Шрифт:
Часть первая
Москва, Понедельник, 4 июня 1979 года, 9.15 утра
– Шамраева – к Генеральному! – прозвучало по селектору, и торчавший у меня в кабинете Коля Бакланов умолк, пресек свои курортные воспоминания, удивленно вскинул брови – мол, ого! надо же! какие это у меня дела с Генеральным прокурором СССР?!
Я тоже этого не знал. Я нажал кнопку селектора, наклонился к микрофону:
– Сейчас иду.
– Игорь Есич, – ответил голос референтши. – По-быстрому! Ему потом на Старую площадь, в ЦК.
– Иду, иду! – повторил я в микрофон и убрал в портфель бутылку «Черные глаза», привезенную Баклановым
Закрываю кабинет, посылая Бакланыча к черту в ответ на его «ни пуха!» и иду к лифту. Справа от меня высокие двери «важняков» – таких же, как я и Бакланов, следователей по особо важным делам Прокуратуры СССР. За этими дверьми в тишине и покое наших сейфов десятки крупнейших преступлений, каждое из которых могло бы стать детективным романом или сенсацией в пресловутой западной прессе. Практически через эти кабинеты прошли все ведомства страны, это дает – Прокуратуре СССР – огромную власть. Не зря несколько лет назад, когда МВД СССР совместно с КГБ попробовали отнять следствие у Прокуратуры СССР, Генеральный так яро стал на дыбы, что дело дошло до Политбюро. Действительно, кем бы тогда остался Генеральный прокурор Союза СССР? Маршалом без армии…
Что ему от меня нужно? Только что я передал в суд дело министерств лесного хозяйства, речного транспорта и нескольких железных дорог. Крепкий был узелок, на двух министров и четырех начальников железных дорог есть неопровержимые улики в стотысячных махинациях. Но вызов к Генеральному – дурной признак… Пересекаю обширную канцелярию, вхожу в приемную Генерального. Вера Петелина, референтша, кивает на двойную кожаную дверь – мол, быстрей, ждет. Прохожу через двойные двери и оказываюсь в маленьком – совсем, вроде бы не по чину – скромном кабинете Генерального Прокурора СССР. Все его замы имеют огромные кабинеты, отделанные ореховым деревом, с мягкой импортной мебелью, а Генеральный – нет, скромен. Тайна этой «скромности» проста – сразу после революции, в двадцатые годы, в нашем здании размещался Центральный комитет ВКП(б), и в этом маленьком кабинете, именно в этом, сидел будущий Генсек КПСС Иосиф Сталин. Таким образом, Генеральный Прокурор СССР сегодня «скромно» сидит в кабинете Иосифа Сталина, за его письменным столом.
Сейчас он на минуту отрывает свой семидесятилетний зад от реликтового сталинского кресла, на котором лежит дополнительная мягкая подушечка.
– Здравствуй, здравствуй, – протягивает он мне мягонькую старческую руку. – Садись. Выглядишь как огурчик, а просишься в отпуск. Садись.
Меня всегда удивляет его осведомленность. Не видя подчиненных порой месяцами, он знает о нас все и вся.
– Прошусь по графику, Роман Андреич, – заранее настроенный на оборону, я сажусь в кресло возле его стола. – И путевка уже есть в Геленджик…
– Боюсь, не получится, дорогой, – сокрушается Генеральный. – Ну, а как твоя новая квартира?
И это он знает. После развода с Ириной я два года болтался по друзьям, снимал квартиру то там, то сям, и никому до этого дела не было, поскольку начальство и партком не поощряют разводов. Но месяц назад я просто чудом попал в готовый кооператив – и где?! у черта на куличках, за Измайловским парком! – а уже вся Прокуратура гудит: «Шамраев квартиру купил! Кооперативную!»
– Спасибо, Роман Андреич, – говорю я сдержано. – Квартира хорошая. Далековато, но… ничего, жить можно.
– Еще бы! Рядом парк, воздух, грибы! Зачем тебе в отпуск ездить? Деньги тратить? – И его блекло-водянистые выпуклые глаза требовательно уставились на меня, словно он вызвал меня сюда именно для того, чтобы отсоветовать от этой глупости – ехать в Геленджик тратить последние деньги, когда у меня под носом, под балконом роскошный Измайловский парк.
– Или у тебя лишние деньги завелись? Ты ведь только что квартиру купил…
Я усмехаюсь. Когда у вас чисто за кормой, и вы бедны, как церковная крыса, можно усмехаться даже Генеральному Прокурору СССР. И я говорю с усмешкой:
– Касса взаимопомощи месткома, Роман Андреич. Можете проверить.
– Ну что ты! – Он откидывается в кресле с укоризненной улыбкой, но мы с ним поняли друг друга, и он, наконец, переходит на деловой тон. – Нет! Отпуск откладываем, месткомовские деньги нечего на ветер бросать. Знаешь, говорят: в долг берешь чужие, а отдаешь свои. Кроме того, нехорошо – следователь по особо важным делам вынужден покупать кооперативную квартиру и два часа в день тратить на дорогу. Как будто Моссовет не может дать нам государственную квартиру в центре. Я поговорю с Промысловым. А ты… Вот, держи эту папку. Здесь один найденный труп, а второй – ненайденный. Только и всего. Тебе это на один зуб. Только дело срочное…
Я беру у него из рук серую папку со стандартным оттиском «МВД СССР. Следственное Дело № СЛ-79-542. Начато 26 мая 1979 года». Сегодня 4 июня, то есть дело было начато девять дней назад. Так я и знал, что этот вызов не к добру, хуже нет браться за уже кем-то начатое дело. Напортачат, наследят, все нити оборвут, все улики перетасуют, всех свидетелей испотрошат без толку, преступников распугают… Да, умеет Генеральный свинью подсунуть, ничего не скажешь! А ведь так мягко стелет – квартиру предлагает в центре города! И не кооперативную, а практически дармовую – государственную. Интересно, что это за труп такой бесценный? Чей? Не дай Бог, какого-нибудь правительственного сынка или дочку кокнули. Тут будет не столько следствие, сколько «политес» – Косыгина не допрашивай, Суслова тоже, даже их референтов на допрос не вызывай, а езжай к ним как на беседу, а если пошлют к чертовой матери, – пеняй сам на себя. Дело, может быть, действительно выеденного яйца не стоит, а обязательно следователь по особо важным делам должен заниматься, никак не ниже, разве можно какой-нибудь правительственный труп доверить простому следователю?! Я держу в руках эту серую милицейскую папку, держу ее, не открывая, как опасную мину, и спрашиваю:
– А чей это труп?
– А ты открой дело-то, открой, не бойся, – усмехается Генеральный, будто читает мои мысли. – Там один труп какого-то босяка, наркомана, откуда-то с Кавказа мальчишки, а вот второй, ненайденный… Ты «Комсомольскую правду» читаешь?
– Ну, в общем, читаю… – сказал я не очень твердо.
– Такую фамилию «Белкин» знаешь?
– Белкин? Знаю, – это была одна из трех или пяти фамилий журналистов, которые я действительно знаю. Белкин, кажется – Вадим Белкин, – да, читал его очерки о пустынях Средней Азии, о рыбаках «тюлькиного флота», о пограничниках – он всегда выбирает какие-то острые ситуации в обыденной жизни и пишет увлекательно и просто, почти разговорным слогом, как будто нет привычных штампов газетного языка… Я гляжу на Генерального и вопросительно спрашиваю:
– Неужели убит?
Но он не успевает ответить, его отвлекает голос Верочки Петелиной, референтши:
– Роман Андреевич, кремлевка. Товарищ Суслов.
Генеральный взял трубку со стоявшего отдельно на столике красного телефона. Я поднялся уйти, чтобы не мешать его разговору, но он жестом усадил меня обратно. Сидел он, отвернувшись от меня, в профиль, две маршальские звезды на воротнике прокурорского кителя подпирали толстую, в старческих складках шею, и я подумал – да, староват стал бывший гроза Нюрнбергского процесса. Толстый, старый, измученный человек, вот кому грибы собирать в Измайловском парке, а он – нет, сидит вот маршалом в сталинском кабинете и, как всегда, на высоте, докладывает: