У кольца нет конца
Шрифт:
И пряжку на ремне видит Никита, настоящую морскую, с якорем.
Рассмотреть бы как следует и значок и пряжку. Но Никите мешает распахнутая ватная куртка, накинутая на могучие плечи великана, и большущие его руки, выпачканные каким-то чёрным маслом. Эти руки бережно отряхивают Никитину шапку и — раз! — натягивают её Никите на голову.
—
— Спасибо, — говорит Никита и исподлобья разглядывает стоящего перед ним человека. Вовсе он не великан — просто подошёл к Никите совсем близко, потому и загородил весь дом.
И человек разглядывает Никиту.
— Да ты, брат, весь вымок! — говорит он. — Что ж ты гуляешь в непогоду?
— И вы гуляете! — отвечает Никита и слизывает со щеки каплю дождя.
— Э, ты, я вижу, мужик серьёзный, тебе палец в рот не клади! — Человек весело улыбается.
Глядя на него, Никите тоже хочется улыбнуться, но он боится открыть рот, чтобы ему не положили туда палец.
— Вы кто — моряк? — спрашивает Никита.
— Моряк.
— Настоящий морской моряк? — допытывается Никита.
— Когда на флоте служил, был морской, а теперь сухопутный.
— Сухопутных моряков не бывает, — говорит Никита.
— Отчего ж? Бывают! — отвечает человек и, совсем как Никита, тоже слизывает со щеки дождевую каплю.
— Не бывает, — упорствует Никита.
— А вот и бывает! — не сдаётся человек.
— А вот и нет! — наступает Никита.
— Что ж, мы с тобой так и будем спорить? — спрашивает сухопутный моряк, и в глазах его загораются смешинки. — Так, значит, и будем до самого вечера — кто кого переспорит?
— Я вас сейчас сразу переспорю… Где у вас корабль? — спрашивает Никита и задирает нос кверху: вот когда он поймал этого дядьку!
Дядька достаёт папиросу и долго раскуривает её, пряча огонёк от ветра и дождя в шалашик из ладоней.
— Поблизости мой корабль, — спокойно отвечает он.
— А где же он плавает? — продолжает наступать Никита.
— Сухопутный корабль посуху и плавает, — отвечает дядька. — Показать, что ли?
Никита от радости чуть не подпрыгнул:
— Ага, показать… пожалуйста!
— Ладно. Шагай за мной.
Они перепрыгивают через бугры и ямы, влезают на высокую мягкую гору земли, и за нею Никита видит большую железную машину. Она не похожа на корабль. Но зато она похожа на танк, потому что на её маленькие колёса надеты тяжёлые гусеницы. И это даже ещё интереснее. У машины длинная шея, а на шее — огромный зубастый совок. Сейчас совок опущен вниз, упёрся в овражек, и кажется, что это большой железный конь железными губами неслышно пьёт из земли весеннюю влагу.
— Гляди, вот он, мой сухопутный корабль. По-правильному — экскаватор называется. И я, брат, здесь не гуляю под дождём, как ты, а работаю машинистом. Понял? Перед этим доминой скоро вырастет сквер, высокие деревья…
— Когда скоро? — деловито справляется Никита.
— Ну… скоро, — усмехается машинист и больше не глядит на Никиту. Встал одной ногой на подножку, достал из кабины инструмент, что-то в машине подкручивает, по чему-то постукивает.
А Никите такой ответ не нравится. Если мама по вечерам спрашивает его: «Когда ты наконец уляжешься в постель?» — и Никита отвечает: «Скоро!» — то мама сердится: «Скоро» — это не ответ, — говорит она, — а вот так: чтобы ты через пять минут был под одеялом!»
— Скоро — это не ответ! — подняв на дяденьку серьёзные глаза, говорит Никита. — А вот так: чтобы через три часа или через два тут выросли деревья.
— Ладно. Раз тебе очень хочется, вырастут. Мы, брат, всё можем. Землю под весенние посадки таким совочком вскапываем — ковш называется, что разом полгрузовика земли набирает. Видишь?
— Нет, — сказал Никита.
Дяденька удивился:
— Да вот он, ковш! Чего ты не видишь?
— Как набирает, не вижу, — сказал Никита.
— А ну, залезай сюда, в машину! — громко сказал машинист. — Залезай — кстати и дождь переждёшь!
Никита поскорей вскарабкался в кабину и уселся рядом со своим новым знакомым на скользкое клеёнчатое сиденье. Машинист положил большие руки на рычаги, машина всхрапнула, вздрогнула, и совок, дрожа от напряжения, начал вгрызаться в землю. К машине подъехал грузовик и стал позади.
— Сейчас мы с тобой на пару наберём горстку землицы, — сказал дяденька. — Так своим ребятам и расскажешь: «Был я напарником у машиниста экскаватора».
Ковш поднялся вверх, длинная шея пронесла его по воздуху вокруг кабины, железные зубы разжались, и машина ловко и точно высыпала землю в кузов грузовика. Горстка была такая большая, что от тяжести грузовик присел разом на все четыре круглые резиновые лапы. А ковш уже опять грыз землю.
— Добро! — говорил машинист, блестя белыми зубами, и Никита улыбался, гордый и счастливый.
Так они славно работали, и дождь не мочил их в кабине, а когда из-за тучи косо взглянуло на них солнышко, Никита вспомнил о маме. Собственно, сперва он вспомнил о калошах: дождь прошёл, калоши можно снять, мама ругать не будет. И, хотя машина грохотала и дрожала и удержаться на скользком сиденье было трудно, Никита бесстрашно поднял сперва одну, потом другую ногу, снял калоши, уложил в мешок, а мешок закинул за спину.
— Что, брат, дела ждут?
Никита кивнул головой.
— Ну, валяй спрыгивай. Приходи к вечеру проверять сад.