У кольца нет конца
Шрифт:
— Что раззевался, Никита Кругликов? — кричит он весело и скрывается за углом.
А Никита остаётся с разинутым ртом. Как, и мальчишка его знает? Совсем незнакомый мальчишка!
Вообще-то в чудеса Никита не верит уже давно, с самой ёлки, когда выяснилось, что дед-мороз — просто переодетая, с наклеенной бородой, заведующая детским садом. Но тут — другое дело: шофёр — раз! Мальчишка — два!
Сегодня он должен разгадать разом две тайны: есть ли на свете чудеса и бывает ли у кольца конец? Надо решиться. И Никита решается. С этой минуты он — путешественник. Перед ним далёкий путь.
Но, оказывается, пути по этому тротуару нет. Здесь скоро построят новый дом, а
«Зачем мне ходить по мостовой, где машины, — думает Никита. — Я лучше тоже пойду пешеходной дорожкой. Только раньше сниму калоши. Никакие путешественники не ходят в калошах, конечно, если нет дождя».
Никита снимает калоши и прячет их в мешок.
И вот он шагает вместе с другими пешеходами поперёк Садового кольца. И милиционер показывает ему полосатой, как зебра, палкой, что дальше переходить улицу нельзя, надо остановиться и ждать.
Никита стоит на узком острове. Остров не настоящий, он нарисован на асфальте белой краской, но ни одна машина на него не наезжает.
Машины несутся впереди Никиты, машины несутся позади Никиты — в обе стороны по Садовому кольцу, а в голове всё время вертятся слова тёти Нюры: «У кольца нет конца», и какой-то очень тоненький и насмешливый голос где то внутри подпевает: «Посредине гвоздик».
Зажигается зелёный глаз светофора. Его лучик беззвучно говорит всем прохожим. «Путь открыт!», а машинам преграждает дорогу невидимой стеной. Машины мигом останавливаются, и Никита, стараясь не торопиться, шагает перед их вытянутыми мордами. Они горячо дышат: того и гляди рванутся вперёд.
А милиционер говорит вслед Никите:
— Ступай, ступай, Никита Кругликов, шагом марш до самого тротуара!
У Никиты даже дыхание перехватывает: значит, и милиционер его знает? Он ступает на тротуар. А милиционер поднимает руку и — помните, как фокусник в цирке выпускает из рукава стаю голубей? — так и милиционер выпускает из-под руки быструю свору машин. Они рвутся вперёд с фырканьем и рокотом, а когда проезжают и в воздухе остаётся от них только сиреневый дымок, Никита идёт дальше. Идёт и важничает: «Это я иду, один иду, сам иду, без никого иду». Самый низенький из всех прохожих, с мешком для калош на спине, он первый раз в жизни один, без мамы, без сестры Марины отражается в стёклах витрин.
Тут снова начинает сыпать противный мелкий дождь.
Никита снимает мешок со спины, вынимает свои блестящие калоши, ставит их на тротуар и влезает в них обеими ногами. И, когда он делает первый шаг вперёд по Садовому кольцу, у которого, может быть, есть конец, а может быть, и нет, — позади него на мокром асфальте остаются два светлых сухих островка. Но они быстро становятся рябыми от капель и наконец пропадают совсем, такие же мокрые, как весь тротуар. Пропадают, будто и не были только что на этом месте две новенькие калоши, будто не вставил в них ноги мальчик Никита, будто не отправился он отсюда в далёкое путешествие.
Глава 2. След простыл
— Мама, он не пришёл! Я бегала в детский сад, но там только сторожиха. Она сказала: «Его и след простыл!»
— Что же делать? — ответила мама, и Марина услыхала, как голос в телефонной трубке дрогнул. — Что же делать? Сбегай поскорей к Лопатиным — может быть, он зашёл к Серёже? И сейчас же, как узнаешь, позвони мне, сейчас же, Марина…
— Хорошо, мамочка, я схожу. Но уж если он там, я надеру ему уши!
— Не говори глупостей! — оборвала мама. — Я волнуюсь, а она…
Уж если мама говорит «она» вместо «ты», значит, сердится. Поэтому Марина понимает, что уши и на этот раз драть не придётся. Она давно собиралась это сделать при подходящем случае. Подходящих случаев было много, но мама мешает. Мама, конечно, слишком мягко воспитывает Никиту.
Марине тринадцать лет. У неё светлая коса, такая толстая, что лежит на спине совсем неподвижно, ровно посредине, меж тоненьких лопаток. Марина гордится своей косой и чистыми, без помарок, тетрадками. Она гордится даже своими промокашками и каждое утро разглаживает их утюгом.
Марина уверена, что она одна на свете точно знает, что хорошо и что плохо, как надо и как не надо. В классе 6 «Б», где её избрали старостой, она воспитывает всех так усиленно, что мальчишки уже стали показывать ей язык и обещали окунуть косу в чернильницу…
— Хорошо, мамочка, я схожу к Лопатиным.
А в это время Никита шагает в калошах по мокрому широкому тротуару. Он шагает уже давно, и ноги спрашивают его всё настойчивее — не повернуть ли обратно. Никита не слушает их. Он обдумывает своё первое, очень важное открытие. Ведь все путешественники обязательно делают открытия. Вот и Никита сделал: оказывается, на этом кольце чудеса происходят только в сухую погоду. Как только пошёл дождь, он, знатный человек, отличник Никита Кругликов, опять стал для всех прохожих просто неизвестным мальчиком в расстёгнутой драповой курточке, в новых блестящих калошах и с каплями дождя на коротеньком носу.
Стоп! Тротуар кончился. Он привёл Никиту на большую площадь. Тут стоит дом такой вышины, что верхние его окна и золотая звезда на верхушке прячутся в тучах. На площади встречаются четыре улицы. Они шумят и мчатся, как бурные реки. Посредине висит светофор. По его сигналу одна улица-река останавливает свой бег, а другая пересекает площадь и стучит, и гудит, и рокочет сотнями автомобильных моторов.
Никите вдруг становится грустно. Он чувствует себя маленьким на большой площади, под дождём. Ему даже кажется, что он потерялся, совсем потерялся, навсегда. И больше никогда не увидит свой родной дом с медной ручкой на двери. И маму. И Марину. Но это лишь минута слабости. Вот зажигается зелёный свет для пешеходов, все идут, и Никита идёт вместе со всеми и оказывается у подножия высокого дома. Земля здесь вся перерыта, идти неудобно — того и гляди, провалишься в рыхлый грунт по колено.
Никита стоит, задрав голову, и старается сосчитать этажи. Но, во-первых, он умеет считать только до двадцати, а этажей больше. Во-вторых, в глаза сыплет дождь. В-третьих…
— Эй, малыш, шапку потерял!
Кто-то огромный — наверно, великан — загораживает от Никиты весь высокий дом, даже золотую звезду на самой верхушке.
Никита видит прямо перед собой морскую тельняшку, поперёк широченной груди полоска синяя, полоска белая, опять синяя, — и на тельняшке сбоку маленький комсомольский значок, точно такой, о каком мечтает сам Никита.