У кромки моря узкий лепесток
Шрифт:
Корабль «Тихоокеанская королева» вышел из чилийского порта Вальпараисо в начале мая, чтобы через двадцать семь дней причалить в Ливерпуле. Европа переходила от весны к лету, полному неопределенности, в воздухе носились отзвуки барабанного боя грядущей войны. За несколько месяцев до этого европейские державы подписали Мюнхенское соглашение, которое Гитлер не намеревался выполнять. Западный мир, словно завороженный, наблюдал за распространением фашизма. Однако на борту «Тихоокеанской королевы» гул приближающегося конфликта был приглушен расстоянием и шумом дизельных двигателей, которые толкали вперед через два океана этот плавучий город весом 17702 тонны. 162 пассажира второго класса и 446 третьего класса считали плавание слишком долгим, но в первом классе неизбежные неудобства морского путешествия растворялись в утонченной атмосфере незаметно пролетающих дней, и порывы ветра, вызывающие волнение на море, никак не нарушали приятного времяпрепровождения. На верхней палубе шум моторов был едва различим; сюда долетали ласкающие слух звуки музыки из гостиной, где играл оркестр и женский струнный квартет; здесь слышался разноязыкий говор 280
В каюте с двумя спальнями, двумя ванными комнатами, гостиной и террасой Лаура дель Солар со стоном пыталась втиснуться в эластичную грацию, пока вечерний туалет ждал ее расстеленным на кровати. Платье было приготовлено именно для этого случая, для предпоследнего вечера, когда пассажиры первого класса блистают самыми элегантными нарядами из своих чемоданов и лучшими украшениями. Туалет из голубого шелка от Шанель был куплен в Буэнос-Айресе, портниха в Сантьяго выпустила в швах шесть сантиметров, но через несколько недель плавания Лаура уже снова влезала в него с трудом. Ее муж, Исидро дель Солар, с довольным видом завязывал подобающий случаю белый галстук, стоя перед двустворчатым зеркалом. Он был не такой лакомка, как она, отличался дисциплинированностью, держал себя в форме и в свои пятьдесят девять выглядел красавцем. Он мало изменился за годы их совместной жизни, в отличие от нее, располневшей от материнства и десертов. Опустив голову и совершенно поникнув, Лаура села в кресло, обтянутое гобеленом.
— Что с тобой, Лаурита?
— Ты очень расстроишься, если я не пойду с тобой сегодня вечером, Исидро? У меня болит голова.
Муж подошел к ней, на лице у него читалось выражение категорического неприятия, которому Лаура никогда не умела противостоять.
— Прими пару таблеток аспирина, Лаурита. Сегодня ужин у капитана. Это очень важный ужин, пришлось совершить геройский поступок и подкупить стюарда, чтобы на него попасть. Нас будет всего восемь человек, твое отсутствие станет слишком заметно.
— Но я себя плохо чувствую, Исидро…
— Сделай над собой усилие. Для меня это деловой обед. Придут сенатор Труэба и два английских предпринимателя, заинтересованных в покупке моих шерстяных тканей. Помнишь, я тебе о них рассказывал? У меня есть предложение от одной гамбургской фабрики, они занимаются пошивом военной формы, но с немцами очень трудно договариваться.
— Не думаю, что сеньора Труэба будет присутствовать.
— Она вообще весьма странная женщина. Ходят слухи, она общается с мертвецами, — заметил Исидро.
— Все иногда общаются с мертвецами, Исидро.
— Какие глупости ты говоришь, Лаурита!
— Я не влезаю в платье.
— Что за важность? Несколько лишних килограммов! Надень другое. Ты в любом платье выглядишь красавицей, — в сотый раз повторил он привычную фразу.
— Как же тут не растолстеть, Исидро? Единственное, что мы делаем на корабле, — без конца едим.
— Да ладно тебе! Могла бы делать упражнения, плавать в бассейне, например.
— Как тебе такое в голову пришло! Чтобы я появилась на людях в банном халате!
— Я не собираюсь тебя принуждать, Лаура, но повторяю: твое присутствие на этом ужине очень важно. Не подводи меня. Давай я помогу тебе застегнуть платье. Надень сапфировое ожерелье, оно потрясающе смотрится.
— Оно слишком роскошное.
— Ничего подобного. Оно даже скромное по сравнению с теми драгоценностями, которые мы видели здесь, на корабле, у других женщин, — решительно сказал Исидро, открывая сейф ключом, который носил в кармане жилета.
Лаура тосковала о террасе с камелиями в своем доме в Сантьяго, о Леонардо, играющем в этом тихом уголке, где она могла спокойно вязать или молиться, защищенная от шума вентилятора и лихорадочной активности мужа. Исидро дель Солар был ее судьбой, но брак с ним она рассматривала как обязанность. Она завидовала своей младшей сестре, кроткой Терезе, которая стала монахиней и поселилась в закрытом монастыре, где предавалась размышлениям, читала благочестивую литературу и вышивала приданое для невест из высшего общества. Сестра посвятила жизнь Богу, ей не надо отвлекаться на то, что приходится терпеть Лауре, — участвовать в мелодраматических разногласиях отцов и детей, сражаться с домашней прислугой, терять время на визиты и жертвовать собой ради супружества. Исидро был вездесущим, вселенная вращалась вокруг него, вокруг его желаний и требований. Такими были его дед и отец, и таковы все мужчины.
— Взбодрись, Лаурита, — сказал Исидро, стараясь застегнуть крошечную застежку ожерелья, которое надел ей на шею. — Я хочу, чтобы все прошло хорошо и чтобы это путешествие стало для нас памятным.
Но для нее памятным стало путешествие, предпринятое ими несколько лет назад на только что построенном корабле «Нормандия», с поражавшей воображение внушительной столовой на 700 персон, люстрами и фонтанами с подсветкой от Лалика[17], внутренним декором в стиле ар-деко и зимним садом с экзотическими птицами в клетках. Все пять дней плавания из Нью-Йорка во Францию супруги дель Солар наслаждались роскошью, не принятой в Чили, где умеренность считалась добродетелью. Чем больше у чилийцев водилось денег, тем больше усилий они прилагали, чтобы это скрыть; свое богатство выставляли напоказ только арабы-иммигранты, разбогатевшие на торговле, но ни с одним из них Лаура не была знакома; такие люди не входили в круг ее общения и никогда не будут в него входить. На борту «Нормандии» она пережила второй медовый месяц, оставив пятерых детей на попечение бабушек и дедушек, на английскую гувернантку и на домашнюю прислугу. Неожиданным результатом путешествия стала очередная беременность Лауры, которую меньше всего ждали. Она была совершенно уверена, что именно во время этого короткого морского приключения
«Тихоокеанская королева» хоть и не могла соперничать в роскоши с «Нормандией», но здесь тоже было неплохо. Лаура завтракала в постели, как делала всегда, одевалась к десяти часам утра, чтобы посетить мессу в часовне, потом отправлялась подышать свежим воздухом на палубу, садилась в шезлонг, специально для нее предназначенный, и официант приносил ей мясной бульон и бутерброды; затем она отправлялась к обеденному столу, где подавали не менее четырех блюд, после чего наступало время чая с булочками и пирожными. Ей едва хватало времени на сиесту и на несколько партий в канасту[18], как уже наступала пора одеваться для коктейлей и к ужину, где приходилось натянуто улыбаться и выслушивать чуждые мнения. После ужина начинались танцы — обязательная часть вечера. Исидро был легок на ногу и обладал хорошим слухом, Лаура же передвигалась с изяществом тюленя, вылезшего на песчаный берег. В качестве полуночного перекуса, когда оркестр уходил на перерыв, подавали паштет, икру, шампанское и десерты. От первых трех Лаура отказывалась, но устоять перед сладостями не могла. Прошлой ночью шеф-кондитер корабельной кухни, неистовый француз, устроил настоящую шоколадную оргию, центром которой стал затейливый фонтан, разбрызгивающий шоколад из разинутого рта хрустальной рыбы.
Для нее путешествие на «Тихоокеанской королеве» стало очередной уступкой мужу. Если говорить об отпуске, она предпочла бы поехать в свои владения на юге страны или наведаться в их летний домик в Винья-дель-Мар, где дни тянулись медленно и праздно, где долгие прогулки сменялись чаепитием в тени деревьев и чтением молитвы всей семьей, вместе с детьми и прислугой. Для ее мужа путешествие в Европу служило возможностью укрепить деловые связи и посеять семена новых сделок. На каждую столицу, которую они собирались посетить, у него имелась целая записная книжка различных данных. Лаура чувствовала себя обманутой, путешествие не походило на отпуск. Исидро был человеком, устремленным в будущее, как он сам себя называл. В семье Лауры такие вещи казались подозрительными; зарабатывать легкие деньги, пускаясь в коммерческие авантюры, считалось присущим новым богачам, парвеню, карьеристам. Семья Лауры терпела этот недостаток Исидро, поскольку никто не сомневался в его испанско-баскском происхождении, — никакой арабской или еврейской крови в его жилах не было. Он принадлежал к ветви семьи дель Солар, где все отличались незапятнанной репутацией, кроме разве что его отца, в зрелые годы влюбившегося в скромную школьную учительницу и прижившего с ней двоих детей, прежде чем их связь раскрылась. Обширная семья и прочие представители класса, к которому принадлежал отец Исидро, сомкнули ряды вокруг жены и законных детей, но он все равно не захотел оставить любовницу. Этот скандал его уничтожил. Исидро тогда исполнилось пятнадцать лет. Он больше не виделся с отцом, хотя тот продолжал жить в том же городе, однако спустился на пару ступеней в строгой классовой иерархии и потому исчез из своего прежнего круга. Об этой драме никогда не упоминали, но все о ней знали. Братья матери Исидро помогали брошенной женщине, обеспечив минимальное содержание и пристроив на работу его самого, старшего из детей, вынужденного оставить колледж. Парень оказался умнее и энергичнее всех своих родственников, вместе взятых, и всего через несколько лет достиг финансового состояния, которое соответствовало его фамилии[19]. Он гордился тем, что никому ничем не был обязан. В двадцать девять лет он получил руку Лауры Бискарры, благодаря своей репутации и разным занятиям, считавшимся уважаемыми среди людей его социального уровня: разведение овец в Патагонии, импорт антиквариата из Эквадора и Перу, владение недвижимостью, приносившей малый доход, но достаточно престижной. Семья невесты, происходившая от дона Педро де Бискарра, временно исполняющего обязанности губернатора Колонии в XVI веке, представляла собой католический клан, ультраконсервативный, невежественный и закрытый; члены семьи жили, женились и умирали, не смешиваясь с другими семьями и не интересуясь идеями нового времени. Они были чужды наукам, искусству и литературе. Исидро они приняли только потому, что он у всех вызывал симпатию и сумел доказать, что у него по материнской линии есть родство с семьей Бискарра.
На борту «Тихоокеанской королевы» Исидро дель Солар провел двадцать с лишним дней, укрепляя деловые контакты и занимаясь спортом: он играл в пинг-понг и брал уроки фехтования. Исидро начинал день пробежкой — несколько кругов по палубе, — а оканчивал за полночь, в компании друзей и знакомых, в гостиной для курящих, куда дамы не допускались. Господа обсуждали состоявшиеся сделки, напуская на себя безразличие, поскольку считалось дурным тоном выказывать излишний интерес, но политические темы всегда вызывали бурные страсти. Новости узнавали из корабельной газеты: по утрам пассажирам раздавали два печатных листа бумаги с телеграфными сообщениями. К вечеру эти сообщения уже устаревали; все менялось с головокружительной быстротой, знакомый мир перевернулся с ног на голову. По сравнению с Европой Чили казалась райским уголком, оставленным так далеко позади. На тот момент правительство страны состояло из левых центристов, а ее президент принадлежал к партии радикалов и был масоном, презираемым правыми; его имя не произносилось в «приличных домах», но длилось это недолго. Левые, с их неуклюжим реализмом и неотесанностью, не думали о будущем; эту обязанность взяли на себя хозяева Чили. На борту корабля Исидро встречался с женой за едой и на вечерних развлечениях. На корабле пассажирам были предложены кино, театр, музыка, цирк, выступления чревовещателей, сеансы гипноза и ясновидения, вызывавшие восторг у дам и насмешки у мужчин. Будучи темпераментным жизнелюбом, Исидро посещал все эти мероприятия, с сигарой в одной руке и бокалом вина в другой, не обращая внимания на мнение жены, шокированной этим напускным весельем, отдающим грехом и разнузданностью.