У Лукоморья
Шрифт:
Тетка рассказала, каким способом добыт капитал на книжку. И на полчаса я сделался центром внимания.
Поезд тронулся. Прошумели мосты. Побежал мимо окон сосновый и березовый лес. Я загляделся и поставил книжку на подоконник.
Толчок после стоянки. И — ужас! — книжки на подоконнике не было. Она исчезла между двойной обшивкой вагона. Еще не понимая серьезности положения, я испуганно глядел на тетку, на соседа-летчика, попытался просунуть руку…
Через минуту уже весь вагон участвовал в спасательных работах. Откуда-то взялась
Проводник пытался светить фонариком, летчик, закатав рукава гимнастерки, водил крючком между обшивкой. Весь вагон сгрудился около нашей скамейки. Но я не различал лиц. Глаза были мокрыми. Помню только: тук-тук-тук…
Поезд бежал, и вот уже скоро, через одну остановку, будет наша станция…
— Сейчас — Тресвятская, — объявил проводник.
Летчик застегнул рукава гимнастерки, обнял меня за плечи:
— Ничего. Поезд еще долго будет идти. Мы достанем и пришлем обязательно. Где ты живешь?
Я всхлипывал и не мог говорить. Говорила тетка, а летчик записывал…
Дома тетка красочно описала, как все случилось. На другой день, вернувшись с работы, отец, не раздеваясь, прошел к моей постели на сундуке.
— Не спишь? Ну вот держи…
— Достал?!
— Достал, достал… — Отец засмеялся и пошел к умывальнику.
В руках у меня была та самая книжка. Я засыпал, не выпуская ее из рук…
А дней через десять к нам зашел почтальон. Мы никогда не получали даже и писем. Мать удивилась, принимая большой пакет в желтой бумаге. Развернули… Книжка! И листок: «Я же говорил, что мы достанем ее…»
А через день — опять почтальон, и опять большой пакет. Потом сразу пришло два пакета.
Потом еще один. Еще… Семь одинаковых книжек!..
С той осени прошло без году тридцать лет. Книжки в войну потерялись. Но осталось самое главное — хорошая память о людях, которых я не знаю и не помню в лицо. Осталась подтвержденная жизнью уверенность: хороших людей больше, чем плохих. И жизнь движется вперед не тем, что в человеке плохого, а тем, что есть в нем хорошего.
Я знаю человека, который двадцать лет, с первого года войны, просидел на чердаке и почти потерял человеческий облик. На этот шаг его, неопытного и трусливого, толкнула корысть: пусть умирают другие, а я хочу жить.
И все мы знаем ровесника этого дезертира — Александра Матросова. Во имя других жизней человек отдал самое дорогое. Если говорить о высоких примерах бескорыстия, то это самый высокий пример.
Наша победа в минувшей войне добыта не только оружием, силой духа и строя, но и силой нравственности, бескорыстным служением Родине. Примеров этому очень много. Их найдешь почти в каждом доме, пережившем войну.
Врач Тихомирова Лидия Петровна в занятом фашистским войском Калинине, рискуя жизнью, выхаживала раненых красноармейцев.
Позже эта женщина удочерила и вырастила трех девочек умершей сестры. Вспомним узбекские семьи, приютившие сотни сирот. Вспомним дорогу через Ладогу в Ленинград. Погибая под бомбами, проваливаясь
Бескорыстие не требует ни почестей, ни наград. Полтора года назад в «Известиях» я прочитал историю, которую уместно сегодня вспомнить. Вот эта история, рассказанная полковником Яковом Комловым. «Это донесение о подвиге. К сожалению, опоздавшее почти на четверть века…
В декабрьский день 1941 года танковая бригада, где я служил комиссаром полка, получила приказ: из района Нахабино обойти с юга Истру и выйти на Волоколамское шоссе, отрезать отступающие части противника.
17 декабря, овладев Дуплевом и Румянцевом, мы вошли в Ново-Петровское и стали: виадук через шоссе был взорван.
Три первых танка миновали полотно и подошли к броду, когда я заметил справа две фигуры — пожилую женщину и мальчонку. Они бежали наперерез и что-то кричали.
Я дал команду остановиться.
— Там мины! Мины!..
— А где же переправиться, мать?
— Лучше вон там, у моего дома. Там речка поуже.
Я огляделся. Дом стоял как раз поперек ложбинки, которой мы только и могли вскарабкаться на шоссе. Но берега против дома были слишком круты.
— Ничего не выйдет, мать. Нужен мост, бревна…
— Бревна — вот… Разбирайте мой дом.
— Где же вы будете жить? Село-то сгорело.
— Пересидим в землянке… Спеши, милый, фашисты уходят. — Женщина первая взялась за топор.
Десяток минут, и дом наполовину разобран. Через реку легли накаты из бревен. На глазах у матери мальчонка вызвался проводить танки в обход минного поля.
Переправа была в разгаре, когда под одной из машин разорвался некрупный фугас. Такие только и давить танком, но бежавшего рядом мальчонку контузило…
Мне доложили, что фашистов настигли в Антоновке. А позже я узнал: через переправу, наведенную на берегу Маглуши, прошли все части двух армий — 16-й и 20-й.
Я вернулся на переправу с блокнотом. Записал: «Женщину зовут Кузнецова Александра Григорьевна, судомойка сельпо, вдова. Сыну 11 лет. Зовут Петром». Вместе с командиром полка, ныне Героем Советского Союза И. Г. Черяпкиным, мы кратко описали случай в Ново-Петровском и просили органы Советской власти оказать Кузнецовым всемерную помощь…