У метро, у «Сокола»
Шрифт:
– А…
– Без нас поймают такой толпой.
Причем быстро поймают, но дознание, протоколы, родственники, возможно, и санитары – все это до ночи, а если Федька окажется реальным подозреваемым, то и до утра. Так что осмотр комнаты Кроевской переезжает, похоже, на завтра.
– Как думаете, это он? Бабушек? Федор Клюн? – спросила Настя Кох нетвердым голосом.
Настя уже пять лет на оперативной работе, всякого насмотрелась, вместе с Покровским брала с поличным одного нездорового фотографа, который в морге снимал жонглирование отрубленными конечностями и называл это прорывом в искусстве, но маньяк – все же личность
– Он! – коротко и грозно раздул Миша Фридман волосатые ноздри. Тут же смутился. – Очень похоже…
Очень похоже Мише было, конечно, прежде всего потому, что очень уж хотелось поскорее поймать злодея.
– Наш-то хладнокровный и аккуратный, а этот какой-то бешеный псих, неорганизованно носится, – сказал Покровский.
Достал платок, вытер губы, запачканные кефиром. След явно ложный, одно утешает, быстро найдется Клюн. Конец рабочего дня, людей на улице навалом, школьники во дворах, люди с собаками, толкотня у магазинов. Громадный человек в синем костюме с громоздким предметом в руке куда побежал? Многие видели, за угол побежал, в ту сторону, в эту, получалось сначала, что в сторону улицы 8 Марта, будто сам наладился в стационар, а герб привлек в качестве доказательства готовности к госпитализации.
– Не герб он тащил, а орден какой-то!
– Не какой-то, а Трудового Красного знамени! Я еще удивился, толстяк с орденом Трудового Красного знамени… Такой, метр в диаметре. С крыши какой-то…
Потом маршрут уточнился – чуть дальше, к Верхней Масловке бежал Клюн, и все с орденом. Поехали на Масловку. На повороте, что к Петровскому парку, застрял грузовик, из-за этого и трамвай не мог проехать, перегородил «Москвичу» дорогу. Покровский вышел из машины, позвонил из автомата на Петровку. Кравцов сходил на Лубянку, там его строго выспросили, чего и как, милостиво разрешили посмотреть дело Кроевской Варвары Сергеевны. Да вот только архив до половины шестого. «Пришли бы раньше, сегодня тогда и посмотрели бы, а так завтра». – «Вы мне сами назначили на шесть!» – «Завтра, значит, приходите».
Из будки вышел, подскочила Настя Кох: обнаружено здание, в которое вбежал человек с орденом. Еще один конструктивистский дом, но, в отличие от желтого хлипкого, в котором жила Кроевская, этот серый и крепкий. Городок художников так называемый, мастерские.
В небольшом холле груда старых подрамников, красно-белая бочка с иностранной надписью. Длинный пустой коридор, мрак, две-три лампочки горят, едва виднеются мутные очертания изваяний. Лестница наверх уходит, заляпанная белилами.
На площадке второго этажа сидел на подоконнике заросший человек в тельняшке, настраивал балалайку, курил папиросу. Банка из-под бычков в томате под пепельницу. Увидел милиционеров, не удивился:
– Вы на пьянку? Это у Гурьева. Прямо до конца слева.
– А человек такой здоровый…
– С орденом? Тоже у Гурьева.
Еще крикнул в спину что-то вроде «тоже щас приду»… Не пришел, кстати.
Из-за двери мастерской Гурьева раздавались веселые голоса, играла музыка. Покровский толкнул дверь.
Взорам стражей правопорядка открылась типичная мастерская художника-халтурщика из журнала «Крокодил». Через огромное скошенное окно лилось мягкое вечернее солнце, безжалостно высвечивало нравы и быт. Тут и там стояли и висели обрубки и болванки доярок, трактористов и сталелитейщиков. Ящик с пустыми коньячными бутылками, пол-ящика полных, пустые, полные и полуполные бутылки из-под других и с другими спиртоносными напитками катались по полу, передавались из рук в руки. Женщина в черном платье, задранном высоко, в черных колготках, с большой задницей спала на диване, лицом к спинке. Намандариненная девица в летнем комбинезоне желтого и зеленого растительного орнамента, с ярко-красными губами, кокетничала на продавленной софе с рыжебородым дистрофиком в коротких брюках и рыжих носках. Стол завален объедками, ошметками, окурками, тарелками, макаронами. Тут и там маячили мольберты и планшеты с небрежными эскизами и набросками. Большой рыжий кот флегматично жевал под стулом рыбий хвост. Кто-то нервно ходил. Краснолицый толстый человек в шортах – хозяин мастерской, судя по центральному месту в композиции, – закинув ногу на ногу, курил сигару. Два молодых человека в узких черных пиджаках и в красных галстуках, в белых штанах, в кедах на босу ногу навострили карандаши над большими альбомами, нацелились на подиум.
На подиуме сидел Федор Клюн в синих тренировочных штанах с голым торсом, волосатым свисающим животом, с высунутым языком, с дюралевым массивным орденом Трудового Красного знамени в обнимку.
30 мая, пятница
Спал Покровский мало, вернулся накануне поздно, ел еще бутерброды с сыром на темной кухне, под отдаленную музыку (включил пластинку в комнате), под свет из коридора (над головой не хотел зажигать). Потом от переутомления долго не мог заснуть. Разрозненные куски асфальта кружились меж фонарей и деревьев, и Покровский хотел сбить эти куски – не как вертолеты сбивают, а сбить в целостную, так сказать, картину. И ему даже показалось, что получилось, что он постиг смысл этого парящего асфальта. И тут Жунев звонит… за пять минут до будильника. Девяти не было, Покровский приехал, зевая, в Соломенную сторожку, то есть на улицу Соломенной сторожки, в квартиру или на квартиру Нины Ивановны… Предлоги путались, как и мысли.
Панасенко, который приехал еще раньше, ждал от Покровского конкретных вопросов.
– Ваши? – спросил Покровский про несколько пакетов с авоськами, что обнаружились в комнате под столом.
Штук двести авосек из красной крепкой нити. Хорошо сплетены.
– Мои, чьи ж еще, – сказал Панасенко. – Никак не вывезу. Подарить парочку?
– Это вы при понятых, Панасенко? Как не стыдно! – Повернулся к понятым, пояснил: – Отсюда ничего нельзя выносить без протокола. Даже мне, милиционеру. Все действия – только с вашей подписью.
Понятые – молодая парочка, снимают квартиру в этом подъезде – растерянно кивнули. Неудачно выбрал понятых местный старшина. Молодые с трудом высиживают несколько часов, если серьезный обыск. Елозят и отвлекают. И с их стороны недальновидным было согласиться пойти в понятые. Не сообразили спросонья или испугались отказаться, живут-то по этому адресу без прописки. То есть в теории все это неудачно, а на практике вышло удачно, все закончилось через час. Да, Покровский планировал к Нине Ивановне всерьез и надолго, но график дня сломался в самом начале. Теперь, чтобы под Жунева подстроиться, надо быстро Соломенную сторожку покинуть. Можно было вообще отменить, но из-за Панасенки не стал отменять.
Конец ознакомительного фрагмента.