Шрифт:
Сменив заезженную до дыр пластинку, адмирал подошел к иллюминатору и с грустью взглянул наружу. Мелкие капли настойчиво барабанили по толстенному стеклу, словно напрашиваясь к хозяину в гости, а тот, в свою очередь, не замечая их желания, противился, рассчитывая на понимание. Но стихия штука сложная — порой зовешь ее изо всех сил, а она и не торопится, а бывает, наоборот — придет, и не выставишь.
Придерживая больную спину, адмирал похромал к скрипучему, как и он сам, креслу-качалке. Буднично налил себе чаю, открыл старую зачитанную до дыр газету и принялся ждать наступления
Терпения ему хватило ровно до полудня, пока кукушка, неожиданно выпрыгнув из настенных часов, словно черт из табакерки, возвестила о начале второго завтрака. Вот тогда-то у адмирала охватили новые стенания по поводу непрекращающегося дождя. Маясь от скуки, он совершил несколько кругов почета по гостиной, дюжину раз убедился что на улице все еще слякоть, и вновь финишировал у любимого плетеного кресла.
— Что за странная напасть! — выдавил из себя довольно-таки приличную фразу отставной военный. Обычно он выражался более крепким словцом. Но делал это исключительно в компании или во время прочтения утренних новостей. А сейчас, в полном одиночестве, адмирал Фук лишь недовольно поморщился.
Его старый, потрескавшийся с наружи и протекающий изнутри дом представлял собой обычную подводную лодку. Совсем небольшую. Скорее даже совершенно маленькую, которую давным-давно списали на свалку за ненадобностью.
Это случилось так давно, что адмирал, честно сказать, уже и не помнил когда именно. Более того, он даже затруднялся ответить кого списали на берег первым: то ли ему дали «пинка под зад» — закрыв перед носом ворота морского корпуса, то ли он направился на покой вслед за своим доблестным «корытом», на котором ему посчастливилось плавать целую вечность. В любом случае, подлодка до сих пор хранила на себе шрамы былых побед, — и Фук был этому несказанно рад.
В тот знаменательный день плывучую громадину, под шквал недовольных возгласов и пронзительный трубный марш, водрузили прямо в центре площади Морского бриза. С тех самых пор, спокойный квартал, в одночасье перестал быть таковым.
Первое время мальчишки каждое утро прибегали смотреть как адмирал, нарядившись в парадный мундир украшенный медалями и орденами, взбирался на смотровую площадку своего жилища и поднимал развивающийся пятизвённый флаг Империи. В знак солидарности и под задорный свист сорванцов, в небо взлетали десятки пестрых голубей.
Праздник, с военной пунктуальностью, повторялся каждый день!
Со временем, подростки превратились в юношей, и у них появились другие заботы, а старый адмирал, словно скалистый берег противостоявший ледяным волнам времени, продолжал исполнять свой вечный ритуал.
Макнув часы на цепочке в чашку с уже шестой порцией утреннего чая, Фук равнодушно выглянул в иллюминатор.
Дождь стал сильнее. Барабаня в стекло, он превратил мир в искаженные картины, где ровные ряды соседних домов расплылись в нечто неузнаваемое: сплошные серые краски смешанные невпопад безумным небесным художником.
Раньше адмирал не пугался непреклонной стихии, а порой, надо признать, и вовсе любил играть с ней в открытое противоборство. Командуя «всплытие»! — Фук выбирался наружу и, вцепившись в поручни, гордо смотрел вперед: острые капли царапали ему лицо, пронзая насквозь ледяным ветром. Но адмирал не обращал внимания. Он был сильнее. Круче всего, что творилось вокруг! Пока кровь бурлила в жилах, мышцы делались крепче стали, а ясность мысли даровала веру, что ничего не может помешать смелому и отчаянному моряку идти к намеченной цели.
Он не боялся ни метких выстрелов врага, ни опасных глубин океана. Даже случайная хворь обходила капитана стороной. Никто на свете не смел встать у него на пути. Никто кроме времени. Именно оно и подкараулило непокоренного семи ветрам мореплавателя. Словно подлый убийца, из-за угла, неумолимый Хронос нанес старику разящий удар прожитых весен.
Это случилось ровно пяти лет назад. В один из радужных весенних дней, Фук внезапно понял, что силы потихоньку покидают его дряхлое тело. Конечно, он попытался противиться неизбежности: принимал различные микстуры, мази, советовался с местными эскулапами, изнурял себя упражнениями, — но все было бесполезно. Хронос отчитывал жизненные песчинки, не обращая внимания на мольбы и уговоры бывшего храбреца.
Причмокнув губой, Фук покосился на огромную черно-белую фотокарточку, которая отчего-то накренившись вправо, будто при качке. На фоне ремонтных доков, положив руки друг другу на плечи, стояли трое молодых офицеров.
Фук слишком хорошо помнил своих друзей, чтобы выкинуть из головы то замечательное время, когда они были молоды. Он мог забыть, что случилось вчера или даже минуту назад. Но прошлое виделось ему ярко, как никогда.
Того что справа, звали Луис Варра, а в середине возвышался Гордж Гордью. Время не пощадило ни того, ни другого. Луис давно покоился на Саксонском кладбище, а вот Гордж — попал для адмирала в разряд непримиримых врагов. Именно он стал командующим Полюсным флотом и как следствие — отправил Фука на заслуженный отдых. С тех самых пор, адмирал перестал считать его своим другом, братом и верным соратником.
И если Горджа еще не сцапали морские черти, то он наверняка подавился своим самомнением, и все одно угодил на Угольный погост для простолюдинов, — именно так рассуждал адмирал поглядывая на выцветшее фото. И эта мысль, несомненно, грела ему душу.
— Чего пялишься, грязная каракатица! — обратился к картонному офицеру Фук. — Небось думаешь, что скоро станцуешь крямбу на моих костях? Черта с два! Не дождешься!
Собрав в кулак всю свою силу, адмирал внезапно вскочил, надел дождевик и с трудом приоткрыв массивный люк, выбрался наружу.
Повсюду властвовала непогода. Пронизывающий ветер, будто разъяренный зверь, клонил деревья к земле, кружил старые афиши и жонглировал кусками черепицы. Старик едва не поддался этой невероятной силе: вцепившись в поручень, он чудом устоял на ногах. Прикрыв лицо ладонью, он попытался осмотреться.
Тщетно…
Вокруг царил хаос.
Случайные вихри возникали то там, то здесь; мрачные тучи и непроглядная пелена заволокли все вокруг. Не видя даже борт собственного дома, Фук понял, что оказался отрезанным от окружающего мира.