У нас в Заримании
Шрифт:
– Держи своего благоверного.
– Кого?
– Молодожена своего, держи.
– А?
Машка замерла с открытым от удивления ртом, а коварный дядя Федор сгрузил сомлевшего парня ей под бок и отошел к двери, любуясь картиной.
– Ну, прям голубки! Спокойной, значитца, ночи вам!
11.
Проснулся Николай со всеми признаками похмельного синдрома. Хотелось пить, хотелось отлить, голова раскалывалась на части, а во рту погано.
Встать нет сил и здоровья, но встать надо…Стоная и держась за голову и остро жалея себя, несчастного, парень
Похожая на куклу в небрежной упаковке, Машка, обмотавшись как попало куском материи, разглядывала свою одежду. Вчера ее выстирали, но не отгладили. Может утюгов тут и нет в природе?
– Живой, алкаш?
– Почему алкаш? О-о-о…
– Потому что пить не умеешь!
Сраженный женской логикой, Николай выбрался на улицу.
– С добрым днем, зема!
– Взаимно…
Дядя Федор здоровый и бодрый возился на паровозе с чем-то вроде масленки. Если бывают масленки размером с ведро…
– Мне бы того…
– Отлить? Запросто-там за углом у ограды чуланчик стоит.
Когда Николай доплелся обратно его уже ждала кружка самогонки и здоровенный бутерброд с ветчиной.
– Пора похмелиться, зема.
От вида самогонки и тем более бутерброда Николая замутило так стремительно, что он едва успел убраться за угол. Федор почесал затылок, прислушиваясь к утробным звукам. Поманил ближайшую к нему женщину.
– Эк, его выворачивает, болезного…Соня, тут опохмел не поможет. Неси из погреба холодного молочка.
Всем своим женам дядя Федор без сомнений выдал новые, русские имена. Мирекские женщины восприняли это крещение без малейших эмоций. Бледного, трясущегося Николая Федор усадил в тени у паровоза и почти насильно влил в него литр холодного молока.
– Ну, как?
– Тошно…
Николай закрыл глаза и приложился головой к холодной железяке.
– Ни чо, щас полегчает. Малотренированный ты товарищ. Ну, не боись, все наладим.
Из дома вышла Машка с ворохом одежды на руках. Широким шагом устремилась к Федору.
– Как спала на новом месте, красавица?
– Спала хорошо, спасибо, только посмотри, что твои лахудры уделали!
– Чего уделали? Постирали твою одежу и все. Плохо постирали?
– Хорошо. Но она мне стала велика! Штаны с бедер падают, а майка на размер больше стала! Как я в этом буду ходить?!
– Нет проблем, все ушьем по фигуре.
– У тебя тут и швейная машина есть?!
– растерялась Машка.
– Маша, машинки пока нет, но есть две девчонки-шьют лучше всякой машинки!
Сонечка, ласточка, проводи Машу, пусть все сделают как надо.
– Иголки и нитки сам производишь?
– спросил Николай, провожая взглядом задумчивую Машку.
– Ясен пень - не сам. Торгаши за золото чего хочешь привезут. Только вот мне кажется постирушка не причем тут. Загонял ты девку по лесам и горам, вот она и сбросила пяток кило. Но ей не повредило.
– Чего-то я не заметил.
"Похудеть за три дня, нажираясь до отвала - ни черта она не похудела!"
– Зря, за такой женщиной пригляд нужен. Ну что, оклемался?
–
– Ни чо, поедем сейчас с ветерком к моим родичам.
– К кому?
– К мирекам в деревню. Они мне мяса свежего обязались приготовить, да и копченого тож, заодно покажу свою металлургию.
Одежду Машке подогнали, как следует, девчонки умелые оказались. Успокоенная и проголодавшаяся, она вышла на обширный двор простоквашинской крепости и не обнаружила паровоза.
Оказалось, что неугомонный дядя Федор укатил куда-то вместе с Николаем.
Женщины покормили ее. Машка заскучала. Понаблюдала за местными с крылечка и махнула рукой. В крепости все чем-то занимались, никто не загорал на солнышке. Суетились как муравьи или как китайские челноки на рынке в Люблино.
Из привезенных вчера бревен шустро складывали еще один домик. Топоры стучали без остановки. В крепости работали не только дети ,было не мало и вполне взрослых мужчин.
С дальнего конца крепости доносился звон по железу.
Девушка поднялась в спальню и уснула прямо в одежде. Предыдущей ночью спалось плохо. В тишине скрипели ступени лестницы …От горящего в плошке фитиля по стенам колыхались жутковатые тени….Храпел под боком пьяный Колян, чтоб его….
Днем спать никто не мешал. Снилась ей, что она идет по родной улице, ладная, веселая, упакованная вся в Гуччи и Версаче, а следом все шепчут. "Кто эта красотка? Ким Кардашьян?"
12.
До деревни миреков ехали несколько часов и все по равнине. Шпалы с рельсами лежали на земле без всякой насыпи.
Поворотного круга на железной дороге дяди Федора не имелось и к мирекам ехали задом наперед, зато обзору не мешала бочка парового котла.
– Они, миреки то, в своих фигвамах всегда мерзли, а я их научил избы рубить. Живут теперь как люди. За самогонку готовы мои ноги целовать ,но я им много не даю, сопьются сволочи….
Поселение миреков, примерно в сотню неказистых изб крытых дерном стояла вдоль речки, но на безопасном расстоянии. Федор пояснил, что по весне, когда снег в горах тает дружно или после дождей эта мелкая каменистая речушка мгновенно превращается в бурлящий поток. Миреки встретил поезд большой толпой. Впереди, в меховой шапке пузатый, важный старик-вождь.
Федор пообнимался с вождем, пожал руки доброй сотне мужчин.
– А это мой друг-Николай. Знакомлю с хозяйством. Молодой, крепкий, ого-го какой охотник!
Миреки вежливо улыбались, не открывая ртов и смотрели на Николая как на пустое место. Споро выгрузили с платформы запечатанные кувшины и какие-то железяки. Загрузили вяленое и копченое мясо и еще пару цельных бычьих туш.
Туши Федор прикрыл шкурами от солнца, попрощался с аборигенами и отправились в обратный путь. Примерно в километре от деревни миреков Николай увидел ответвление пути в сторону гор. Как сразу не заметил? Федор остановил паровоз и квадратным, грубым ломом переключил примыкание рельсов. Забрался на паровоз, двинул рычаг. Паровоз пошел вперед на малом ходу. Можно было разговаривать не особо напрягая горло.