У нежности на поводу. Две повести и короткая быль в стихах
Шрифт:
СЕРДОЛИКОВАЯ БУХТА
Повесть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АННА
День молодёжи
Она шла к автобусной остановке. Как всегда – одна.
Наличие отдельного кабинета… хотя, возможно, это слишком громкое название для её крохотной комнатушки – те не менее, наличие отдельной комнатушки избавляло от всяческих неписаных законов, бытующих в любом коллективе. Как, например, занимание очереди в столовой или мест в зале заседаний, бегание в буфет за-чем-нибудь-к-чаю по всё той же, неписаной, очерёдности, или
Она шла не спеша. Она никогда никуда не спешила. Ни на работу, ни с работы. Даже на показавшийся из-за поворота автобус – даже в дождь, даже в мороз. Правда, некоторые водители порой медлили закрывать двери, дожидаясь её. Тогда она немного – совсем немного – прибавляла шаг и никогда не забывала послать джентльмену за рулём благодарную улыбку за оказанную любезность.
Была пятница. В настроении ощущалась приподнятость с лёгким оттенком грусти. Первое – оттого, что пятница, а второе – оттого, что первое. Это у неё с детства – если очень хорошо, то обязательно немного грустно. Сколько раз она пыталась докопаться до корней этого загадочного явления, но пока безуспешно. Появись этот симптом в нынешнем возрасте, его можно было бы объяснить очень просто: накопленный к тридцати трём годам жизненный опыт не раз убеждал в непреложности формулы "всё кончается уже тем, что начинается", а конец хорошего – всегда грустно. Но, возможно, она, эта формула, заложена в человеческие гены как некий предохранитель от эмоционального перекала?..
Сейчас она не хотела думать об этом. Она любовалась зацветающими кустами рябины и буйно раззеленевшимся газоном, вдыхала терпкий запах цветов и травы, разогретых за день невысоким, но долгим северным солнцем.
Эти приятные ощущения подобно монетке, опущенной в музыкальный автомат, вдруг завели в душе свою, почти независящую от неё, игру. Игру мыслей и чувств, определений и образов, воспоминаний и реалий…
Сколько раз – сотен?.. тысяч раз?.. – она проходила мимо этого газона! И он представал перед ней то покрытый снегом – лёгким и пушистым, слежавшимся и тяжёлым, серым и ноздреватым, то зеленью – яркой первой, томной налившейся, бурой увядающей… И все эти картины сменяли одна другую вне зависимости от чего-либо иного, кроме единственного неколебимого закона, установленного и соблюдаемого главным распорядителем вселенского действа, имя которому Хронос.
Можно обмануть себя, растянув дни в месяцы или сжав недели в часы, но верные служители своего господина неумолимо разоблачали подлог. Стоило только глянуть в их сторону, как всё становилось на свои места: между двумя звонками умещались лишь раскрывшиеся желтковыми венчиками хоботки мать-и-мачехи, а это никак не больше трёх-четырёх дней; и отпуск был не таким уж коротким, если жёлто-багряная листва успела уступить свои развесистые владения – не без ропота, наверно, – тёмно-коралловым гроздьям в пушистых белых шапочках.
Учась в институте, далеко отсюда, в своём родном городе, она изо дня в день на протяжении пяти лет ходила через большой парк, расположенный в котловине. Ещё издали, свернув на улицу, ведущую к парку, она могла заметить любую перемену, произошедшую в кронах его деревьев за минувшую ночь.
И тот парк, и этот газон, бесстрастно и объективно отмеряли время чётким чередованием фаз своего бытия. И только потому, что делалось это весьма деликатно – посредством таких изысканных инструментов, как цвет и запах – ей никогда не пришло в голову разозлиться
Она не жалела о прожитом и не мечтала о будущем – она просто жила в каждом своём дне так, как если бы он был первым или последним. Или просто – единственным.
* * *
Она и автобус подошли к остановке одновременно.
Ей показалось, что настроение из приподнятого переходит в откровенно радостное. Если бы она пожелала выяснить причину этого, то ей сначала помешала бы обычная автобусная болтовня ни о чём, сводящаяся, как правило, к её лаконичным ответам на чьи-нибудь пространные вопросы; потом толчея в магазине – она заглянула поверх толпы, давали финские конфеты в ярких финских же коробках, вероятно, ко Дню Молодёжи, а может, к концу месяца – а потом просто забыла бы о том, что оно, настроение, было другим.
Она вынула почту и, скинув туфли, плюхнулась в кресло тут же, в прихожей. Достала из пакета бутылку молока и с удовольствием выпила залпом почти половину – прямо из горлышка, за что непременно выговорила бы сыну.
В почте оказались счета за телефон – это её переговоры с мужем по поводу предстоящего отъезда сына; газета почти пустая, вот только статья об Афгане, где дослуживает племянник, надо прочитать, но это позже; "Иностранка" – тоже, кажется, на сей раз не слишком интересная: итальянскую прозу она не любит, немецкие романы тоже, стихи – потом. И всё остальное – тоже потом…
Она откинула голову и прикрыла глаза. Странное дело: работа сидячая, а дома первым делом хочется посидеть. Неужели старость?..
Щелчок замка не дал ей прийти к какому-нибудь выводу.
Она схватила недопитую бутылку, стоявшую на полу, прижала к себе и состроила виноватую мину.
Её взрослый сын в расстёгнутой джинсовой куртке с этюдником на плече моментально сориентировался в ситуации и молча заклеймил позором нарушителя порядка, установленного им же самим, нарушителем, непонятно для чего: ведь пить молоко из бутылки гораздо вкусней! Так же молча он взял из её рук остатки молока и допил залпом, удовлетворённо крякнув.
– Привет! – Сказал он.
– Привет! – Ответила она.
* * *
Она переоделась в джинсы и майку с надписью "чемпион регби" на английском языке, заплела волосы в две косы и отправилась в кухню, по пути заглянув к сыну. Тот раскладывал последние этюды.
– Хочешь свеженького? – Остановил он её вопросом.
– Ага.
И он повернул к ней лист картона с пейзажем в тёмных красно-зелёных тонах. Рассмотрев его вблизи, она увидела, что в картине присутствуют все цвета и оттенки спектра.
– Упражняешься в импрессионизме? Или задание такое?
– Не-а. Сам. Хочу пуантилизм попробовать.
– Сдашь или оставишь?
– Папе отвезу. Можно?
– Ну конечно! А высохнуть успеет?
– Я с этюдником поеду – в нём и досохнет.
– О-о-ой! – Она изобразила плач. – Ты же завтра… Я же с тоски помру.
– Ма, ну прилетай к нам, а?
– Посмотрим, Кирюша. – Она немного помолчала. – Ты же помнишь, что вышло в прошлом году из нашего совместного отдыха.
– А вдруг в этот раз получится удачно?