У нежности на поводу. Две повести и короткая быль в стихах

Добровольская Юлия Григорьевна

Это не ушло от внимания шефа, возбудив в нём прилив весьма специфического, ему одному присущего, чувства юмора, и он незамедлительно сострил на тему её недужного вида как вероятного результата бессонной ночи и прочее.

– Вам не откажешь в дедуктивных способностях. – Сказала в ответ Анна.

Выходя из отдела, она встретилась взглядом с Игорем, слышавшим, разумеется, как, впрочем, и весь коллектив, их содержательный диалог с шефом.

Они улыбнулись друг другу и обменялись коротким "привет".

К

концу рабочего дня позвонил Алёша и спросил о самочувствии.

– А я сегодня дежурю в ночь. – Сказал он. – За отгул.

– Это что – доклад шкодливого мужа ревнивой жене? – И Анна тут же пожалела о своей глупой шутке. – Шучу! А я зато буду спать.

Можно было бы добавить, что ей теперь будет скучно без него, что ей понравилось спать… ну, или не спать… вдвоём. Но она не сказала этого Алёше.

В одиннадцать он позвонил снова и сказал, что приступил к дежурству.

– А я уже почти сплю… Ты знаешь какую-нибудь колыбельную?

– Колыбельную? М-м-м…

Через секунду она услышала пиликанье его новых японских часов, исполняющих "Караван" Великого Дюка. Она едва не расплакалась от нежности.

Мой непредсказуемый Алёша… – думала Анна. – Мой любимый?.. Почему я так легко называю тебя любимым? Любовь ли это? Ведь любовь – это общий дом, дети… штамп в паспорте. А у нас ни того, ни другого, ни третьего. Или это страсть?.. А есть ли разница между одним и другим? И возможно ли одно без другого?..

Хотела бы я заглянуть в твою душу, чтобы узнать, какое место я в ней занимаю? И да и нет. Нет, потому что догадываюсь – далеко не первое. Да – потому, что так уж воспитали: в тоске хоть и по горькой, но правде…

Что такое – наши два с половиной года: счастье? мука?.. Дьявольский коктейль из этих двух дурманов… И я пью его взахлёб. Знаю – скоро дно, но пью… Потому и взахлёб, наверно.

А чего я жду, чего хочу? Замуж за тебя? Нет – ни замуж вообще, ни за тебя в частности. Быть твоей вечной любовницей? Но вечного ничего нет на этой земле, а вечной любви и подавно…

Пройдёт ещё немного времени, и ты сам захочешь иметь семью. Найдёшь себе жену – подходящую по возрасту и статусу. А мне – старшей подруге и наставнице – останется благословить тебя на семейное счастье.

А что, если родить тебе сына?.. Здоровый женский рефлекс, сказал бы ты.

Голова пухнет от вопросов. А нужны ли мне ответы? Я ж с тоски помру от ясности…

Спи. Завтра будет новый день. И даже если в нём не будет Алёши, он будет в тебе – твой любимый… любимый… любимый…

* * *

Он позвонил только в пятницу. К вечеру. Ей на работу. Предварив своё сообщение оговоркой, что это не доклад шкодливого мужа ревнивой жене, он сказал, что сегодня у них в отделе массовый выпивон по случаю чьего-то новоселья и спросил, можно ли ему после этого зайти за ней?

– Примерно в двадцать один сорок шесть, – добавил он.

Сколько раз

она пыталась взять себя за горло и отказаться от встречи. В отместку – демонстрируя свободу выбора. Просто так – отказаться и всё. Небрежным тоном, не объясняя причины. Но это было выше её сил. В душе всё пело от одного Алёшиного голоса, а добровольно лишить себя возможности увидеть его… Нет, этого она не могла заставить себя сделать.

– Сверим часы? – Ей всё же удалось спрятать за сухим деловым тоном распиравшую её радость. Только вот зачем?..

Они сверили часы и попрощались до вечера.

Ну вот, остаток дня уже обрёл смысл. Если бы он назначил встречу через месяц, весь этот месяц был бы благословенным, наполненным радостью ожидания, временем…

Но Алёша никогда не делал этого. Он просто появлялся, исчезал, снова появлялся. Как ни в чём ни бывало. Будто простился только вчера.

Анна делала вид, что это – абсолютная норма подобного рода отношений. Но что такое постоянное ожидание – ежеминутное, ежемгновенное – когда вызывает раздражение любой позвонивший только потому, что это не тот, кого ты ждёшь, что такое напряжение, не ослабевающее ни через день, ни через месяц, знала только она.

Лишь однажды Анна сказала ему: правда, со мной очень удобно – я ни о чём не спрашиваю, ничего не требую?

Я об этом как-то не задумывался, сказал Алёша.

В этом-то и заключается удобство, сказала Анна.

Больше к этой теме ни он, ни она не возвращались.

Хотя, нет, как-то Алёша спросил: а тебе не любопытно, почему я не звонил эти полтора месяца?

Да нет, – сказала Анна как можно более спокойным и безразличным тоном, и впервые почувствовала, как он съёживается.

У неё было желание крикнуть: ну конечно, хочу! хочу! хочу знать, почему ты пропал! ведь я не живу без тебя!..

Это было год с небольшим тому назад.

Она сидела в кресле и вязала себе хламиду из некрашенных льняных ниток, вплетая в неё глиняные бусины и обрезки тесьмы. Получалось нечто живописное и богемное.

За окнами дождь шуршал по листве. В открытую балконную дверь густым потоком вливался влажный запах земли и отцветающей рябины.

Звонок в дверь раздался ровно в двадцать один сорок шесть. Если Алёша что-то пообещал, его не остановит даже землетрясение.

Анна открыла и чуть не взвизгнула: перед ней стоял огромный пластиковый мешок с ногами и с дыркой в виде амбразуры, в которой сверкали Алёшины глаза.

Мешок отряхнулся и вошёл.

– Я забыл зонт, пришлось раздеть шкаф у новосёлов.

Алёша вылез из мешка и прижал Анну к себе.

– Почему ты не на бровях?.. или не на ушах? У вас в отделе что, новоселье справлять не умеют?

– Я тебе что-то принёс… – Сказал он вместо ответа и достал из кармана плоскую коньячную бутылку, заполненную ярко-зелёной жидкостью. – В клювике. Вот.