Шрифт:
ХУДОЖЕСТВЕННО-ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ РАССКАЗ
переданный Маргарите Буханцевой её мамой Татьяной Аксёновной Новиковой, пережившей все ужасы фашистской оккупации в сожжённой деревне Рогань. Буда-Кашелёвского р-она, Белоруссии.
ПАМЯТЬ
Наконец наступила солнечная, тёплая весна. На улице ещё лежит снег, но лёгкий ветерок уже окутывает прохожих своим тёплым прикосновением с неповторимым ароматом весны. Маргарита, сделав покупки в аптеке, медленно возвращалась
– Вот дела, мама только оправилась от очередного сердечного приступа. Совсем старенькая стала. Если правда, как девушка пишет, это её дед, а мой дядя, выдержит ли она это известие? Бывает, что сердце и от радостных событий не выдерживает.
Мама сидела у окна. Она слушала, как оживлённо чирикала воробьиная стайка, прыгающая по веткам деревьев, и улыбалась. На её недавно бледных щеках появился слабый румянец от пробивающихся сквозь стекло солнечных лучей.
– Мама, как ты себя чувствуешь? – осторожно спросила Маргарита.
– Ничего, ничего, доченька. Сегодня лучше.
– Как жаль, что она почти ничего не видит, – с горечью подумала Рита.
Поправив плед, накинутый на колени матери, она нежно провела рукой по её совсем седым волосам.
– Рита, по поводу поисков ничего не слышно? Никто не откликнулся?
– Пока нет мама, не переживай. Откликнутся. Всё-таки вас было девять братьев и сестёр, сейчас интернет, кто-то, да обязательно найдётся, – Маргарита присела рядом и взяла сухую ладошку матери в свои руки.
– Лишь бы дожить до этого дня, – грустно взохнув, тихо проговорла мать.
– Всё будет хорошо, найдём твоих родных, – так же тихо ответла ей Маргарта.
Девушка писала о том, что её дед тоже родом из Белоруссии и в его семье также было девять ребятишек. И что его угнали в Германию. Но дедушки уже нет в живых, а его дочь, её мама сейчас за пределами страны. Она узнает все подробности и позже свяжется с ней.
У Маргариты было желание сообщить маме о письме, но поразмыслив, она решила сначала выяснить всё досконально и только потом, в случае положительного результата сообщить ей об этом.
– Да, ещё ничего не известно. Тем более что девушка ничего не пишет о сестре мамы и Николая – Марии, которую фашисты угнали в Германию вместе с ним, мало ли тогда детей с такими именами угоняли, – удобно укладывая маму на диван, думала Маргарита, – вот, мамочка, таблетки ты приняла, полежи, отдохни, поспи, а я займусь обедом.
Татьяна Аксёновна закрыла глаза, но спать совсем не хотелось. В последнее время она стала плохо видеть. Но закрыв глаза, ей казалось, что память, как невидимый никому киномеханик прокручивает в её мозгу ролик документального фильма. Фильма о тяжёлых днях её детства, которые выпали на начало Великой Отечественной войны.
Август 1941г.
***
Четырнадцатого августа сорок первого года Буда-Кошелёвский район Гомельской области был оккупирован фашистами. В области, как и на всей территории Белоруссии, был установлен жесткий оккупационный режим.
***
В эту страшную ночь семью Новиковых разбудил громкий стук в дверь. В избу ворвалась группа людей в военной форме, в касках и с автоматами в руках. На непонятном языке размахивая автоматами, они стали выталкивать растерянных и напуганных бабушку и маму Тани с ещё восьмерыми братьями и сёстрами на улицу. Толкая людей прикладами в спину, фашисты согнали жителей деревни на площади перед сельсоветом. Шум, короткие автоматные очереди и недовольный людской ропот, крик и рыдания женщин, напугал детей, которые, оберегаемые матерями громко плакали.
Около электрического деревянного столба, под тусклым светом фонаря стояла группа немецких офицеров под охраной нескольких солдат с автоматами в руках, готовых в любую минуту открыть стрельбу по собравшимся жителям. Рядом с ними несколько местных, согласившихся служить фашистам. Переводчик, переговорив с главным в этой группе, крикнул всё ещё кричащей толпе людей.
– Тихо! Тишина! – но его никто не услышал. Ему на помощь подскочил рослый мужичок из соседней деревни, до войны лихо управлявший трактором и что-то сказав ему громко прокричал.
– Жители деревни Рогичь, тихо! – прозвучавшая автоматная очередь, выпущенная поверх голов людей, заставила их замолчать, – всё! Старой власти пришёл конец! – мужчина довольный собой обернулся на офицеров и воодушевлённый их одобрением продолжал говорить то, что тихо передавал ему переводчик.
– Теперь вводится новый порядок для населения. Жители деревни от шестнадцати лет обязаны получить новый паспорт, аусвайс. Не подчинившиеся будут немедленно расстреляны. Можете не переживать, в вашей деревне Рогичь, как и у ваших соседей в Морозовичах и в других деревнях будут созданы агрономические участки. Так, что бабоньки, порастеряли своих мужичков, теперь придётся вам работать за двоих. А уж работой на благо великой Германии вас обеспечат.
Гул толпы стал усиливаться. Услышав от переводчика то, что говорил людям полицай, главный офицер, одобрительно похлопал предателя активиста по плечу и что-то спросил у переводчика на немецком языке.
– Господин офицер спрашивает, почему среди жителей мало мужчин? Одни старики, дети и женщины.
– Так, это… здесь на болотах появился какой-то Ковпак, так они, наверное, все к нему подались, партизанить, – заискивающе ответил ему полицай.
Услышав перевод, офицер что-то громко выкрикнул.
– Предупреди так, чтобы все поняли. Господин офицер сказал, что партизаны, как и их семьи, будут уничтожены!
Пока полицай знакомил жителей с новыми угрозами, группа фашистов так же в сопровождении автоматчиков отошла от фонарного столба. Услышав громкий общий стон, надвигающейся на него людской массы и увидев ужас на лицах людей и то, как женщины стали прикрывать руками глаза своим детям, полицай обернулся назад и стал испугано передвигаться ближе к группе фашистов.
Медленно, со скрежетом, раскачивался фонарь, подгоняемый слабым утренним ветерком. Его тусклый свет то падал, то исчезал в предрассветном тёмно-сером небе, делая картину ужасающего преступления ещё страшнее. Хором взвыли женщины, увидев пригвождённого к фонарному столбу малыша лет двух – трёх. На штык ноже висела пропитавшаяся кровью записка. Головка мальчика была опущена и касалась лбом штыка. Его руки безвольно свисали вдоль туловища. У ног малыша лежала расстрелянная женщина, обняв мать, словно защищая её от пуль, лежал прошитый автоматной очередью подросток.