Шрифт:
Глава 1
СССР. г. Ростов-на-Дону. 1951 г.
Почему этот период последних тёплых дней, красочно раскрашенных кустарников и деревьев называют Бабьим летом? У мужчин в эти дни тоже поднимается настроение. Хочется жить! Нет, хочется жить и наслаждаться жизнью. Хочется вдыхать полной грудью этот воздух родного, любимого города с запахом реки, несущимся с Дона, смешанным с ароматом осенних цветов, дымком от небольших костерков, сжигающих опавшие листья. Прошло шесть лет после
Сергей Колобов после окончания смены на заводе «Ростсельмаш», где он работал газосварщиком, заскочил домой, переодеться и перекусить. От вкусного аромата ухи, засосало под «ложечкой». Настоящий дончак от рыбки никогда не откажется. А что может быть вкусней пахучей маминой ухи?!
– Сынок, не спеши, поешь нормально, я ещё рыбки нажарила. С утра ездила на рынок, да так повезло, так повезло, – на звук дверного звонка мама вышла в коридор.
– Колобов Сергей Михайлович здесь проживает? – Услышал Сергей басовитый мужской голос.
Через минуту в комнату вошёл человек в военной форме, но без погон, по выправке в нём сразу угадывался бывший фронтовик.
– Распишитесь, пожалуйста. Вам повестка на срочную службу в ряды Советской Армии.
– Боженьки мои, – запричитала мать, но её причитания остановил нежданный гость.
– Успокойтесь мамаша, не на войну сын пойдёт. С ней, заразой, покончено раз и навсегда! А долг своей Родине отдать надо. Это почётная обязанность любого гражданина, – после росписи Сергея в каком-то журнале, он протянул ему руку и крепко пожал её, – поздравляю, – и, обернувшись к матери, громко произнёс, – или вы опять хотите, чтобы всякая гадина к нам своей страшной рожей повернулась?
– Нет, не хочу, – испугано произнесла мама Сергея.
– Это правильно, – пробасил военный с наградными кубиками на левой груди и несколькими красными полосками, определяющими количество ранений, на правой.
– Ну, чего ты, мамуль, – Сергей, проводив мужчину, нежно обнял мать, – ты же у меня одна и я у тебя один, скорее всего где-то рядом буду служить. Не переживай, три года пролетят мигом. Что со мной случится?
Мать кончиком передника вытерла слёзы, поцеловала сына в щёку.
– Куда собрался? Всё не набегаешься? То в футбол гоняешь, то с ребятами пропадаешь до утра. Тебе вон, что написано – явиться в трёхдневный срок. Надо бы проводы собрать.
– Мам, какие проводы? Прогладь мне лучше стрелки на брюках.
– Как какие, что ж если мы с тобой вдвоём остались, то и проводы справить не можем? Слава Богу, не бедствуем, есть, что на стол поставить.
– Родни у нас нет. Осталось раз, два, да обчёлся. Кому меня провожать?
– Нам соседи, что родня. Всю войну друг дружке помогали. Мы во дворе и накроем, как Сашку Беспалого провожали, помнишь? Как хорошо было, душевно. Все принесли кто, что смог, да Антон с Клавдией наготовили, а как песни мы всю ночь пели!
Мать положила брюки с очень широкими брючинами на одеяло для глажки, накрытое белой простынкой, – вот мода пошла, это ж надо такие широченные! Если по нормальному скроить, так из них и брюки тебе и мне юбка вышла бы отличная. Серёж, слышь, что говорю? Говорю, хорошо проводили Санька, так ему и отслужилось легко.
– Мамуль, как проводишь меня, так и сделай из этих брюк себе юбку. Я вернусь, уже такие носить не будут. А провожай, как хочешь. Можно и во дворе. Лишь бы дождь не подвёл. Завтра суббота, я последний день отработаю, получу расчет, и заявление в кадрах оставлю, об уходе на службу. В выходной в воскресенье проводите меня, а в понедельник пойду в военкомат с вещами. А сейчас, мамуль, не обидишься? С ребятами погуляю, я не поздно вернусь, но ты меня не жди. Ложись спать. Не переживай.
– Только не поздно и осторожно, бандюгов по городу, что грязи. Из них целый сарафан получится, перелицевать, так совсем, как новый будет, – задумчиво сказала женщина, но тут, же спохватившись, прикрыла ладонью рот, – Господи, что это я, сына в Армию забирают, а я о чём?
Сергей выскочил из парадного подъезда высокого четырёхэтажного дома сталинской постройки, прямо к троллейбусной остановке.
– Серёга, дай закурить, а то выпить так хочется, что от голода подохну, – шутя, но чистую правду сказал безногий сосед дядя Вася, сидевший на своей деревянной каталке с пристроенными к ней роликами.
Его широкие ладони были продеты через прибитые к двум деревянным брускам ремни, которыми он отталкивался от земли, помогая тем самым своему передвижению на каталке. Для быстроты передвижения у дяди Васи лежал между его култышек, до сих пор отдающих ноющей болью в оставшемся израненном теле, металлический крюк, которым он цеплялся за задний бампер останавливающегося около дома троллейбуса.
– Держите, – Сергей протянул ему несколько денежных купюр, – дядь Вась, вы бы и, правда, поели чего, а то на зацепе опять к «Спартаку» подадитесь?
– Эх, Серёга, чего ты понимаешь? У «Спартака» моё последнее место дислокации на этом свете.
– Ну что вы такое говорите, вы ещё молодой, вам жить и жить.
– Ну, ты даёшь, пацан. Не понимаешь. На кой ляд мне такая жизнь?
– Давайте я вас хотя бы в троллейбус посажу.
Так безногий фронтовик добирается до своего постоянного места нахождения – пивнушки, которая втёрлась между небольшим молочным магазином и летним залом кинотеатра «Спартак». Молоко и сметану в магазин каждое утро в больших бидонах, возит старый добродушный старик татарин на телеге с впряжённой такой же старой, слепой на один глаз лошадью Галкой.
Пивнушка похожа на муравейник от вечного круговорота посетителей и постоянного застывшего над ней людского гула. Здесь собираются в основном прошедшие войну мужчины, покалеченные войной с уставшими душами и полными горя глазами.
– Скажешь тоже. Нет, я с ветерком люблю. А лучше пивка – еды нет. И сытно и хмельно.
– Тогда завтра выходите во двор, меня в Армию будут провожать. Хоть поедите нормально, – сказал Сергей, запрыгивая в троллейбус.
– Уважаю. Молодец Серёга. Буду, как штык.