У подножия горы Нге
Шрифт:
С тех пор как учительница строго-настрого запретила нам баловаться рогатками, моя рогатка лежала в ящике стола без дела. И вот сегодня представлялась возможность снова использовать это грозное оружие: если такая «пуля» попадет в голову врага, то умереть он, конечно, не умрет, но шишка будет здоровая! А перочинный ножик я взял на тот случай, если придется биться врукопашную.
Уже совсем стемнело. Я привязал Рыжика возле загона для уток и вышел на улицу. Пройдя часть пути, я вдруг подумал, что хорошо было бы обо всем рассказать Сунгу, чтобы он пошел со мной, так будет вернее. И хотя вчера я дал зарок, что больше
Сунга я не застал, его тетка сказала, что он только-только ушел. Даже не дослушав ее, я выскочил из дома и стремглав помчался к храму Трех сестер. При воспоминании о вчерашнем по спине начинали бегать мурашки. Но мысли о сестре придавали мне отваги. Мне было очень жалко сестру. Она так хорошо обращалась со мной в последнее время. Всегда оставляла самый вкусный кусочек и помогала решать трудные задачки по арифметике. Теперь у меня ответ всегда сходился, и наша учительница несколько раз меня даже хвалила.
Возле пруда я увидел, что кто-то идет мне навстречу, и тут же спрятался.
— Кто там? — раздался тихий оклик.
Я затаил дыхание. Человек постоял немного и пошел дальше, чуть ускорив шаг. Я поглядел вслед и увидел бегущую за ним четвероногую тень. Значит, это Шеу и Пушинка. Выходит, я пришел слишком поздно, Шеу уже побывал в храме, раз он идет с той стороны. Я облегченно вздохнул — за Ман можно больше не беспокоиться.
К храму я подошел со стороны высокого фикуса. Постояв немного, я не заметил ничего подозрительного. Ман нигде не было видно. В кармане у меня наготове лежало «оружие» — рогатка и перочинный ножик, я чувствовал себя очень смелым и мог ждать долго. Над головой шептались листья, которыми шуршал ветер, и иногда было слышно, как гулко шлепались на землю дикие сливы с деревьев, росших у пруда.
Так ничего и не увидев, я уже собрался уходить. И тут вдруг тихонько, совсем как вчера, скрипнули ворота. Весь страх с меня как рукой сняло. Я бросился к задней стене храма, откуда доносился скрип, и, спрятавшись в кустах, принялся следить за воротами. Они вели в тесный дворик, заканчивающийся постройкой с тремя сквозными входами, в которой когда-то жил старый Ты, служка при храме. За постройкой шла невысокая стена с калиткой, отделявшая большой двор и главное помещение храма. Когда мы с ребятами, играя там, начинали сильно шуметь, старый служка запирал калитку...
Спрятавшись в кустах, я продолжал вести наблюдение за воротами. Туда один за другим зашли несколько человек, сразу направляясь к постройке, где когда-то жил слушка. Место это было очень уединенным, там можно было делать все что угодно, и никто из проходивших мимо или даже зашедших в главное помещение храма ни о чем бы не догадался.
— Один... второй... третий... — считал я проходившие во двор фигуры.
Наконец ворота плотно закрыли изнутри. Я подбежал и приложил ухо к створке. Чиркнула спичка, раздались чьи-то неясные голоса и какой-то стук, точно вбивали деревянный клин. Может, они разрушают храм, чтобы взять кирпич? Или режут кур для пирушки? Наверняка те, кто собрался здесь, не относятся к числу хороших людей. Может, Ман и Сунг уже знают об этом и решили поймать их на месте преступления?
Я не знал, залезать мне в храм или нет. Залезть не трудно, но, если меня схватят, мне не поздоровится, выбраться обратно сложно. Хорошо, если бы Ман и Сунг подоспели сейчас!
Удары, раздававшиеся в храме, становились все громче. Похоже было, что их стремятся заглушить, но безрезультатно. Конечно, в деревне или за Буграми стука не слышно, это только для меня все звучало так отчетливо и ясно. Дерево и кирпич у нас очень дорогие. В начале учебного года к нашей школе пристраивали всего лишь два класса, а только на покупку дерева и кирпича истратили несколько сот донгов.
Сколько же мне еще придется ждать сестру? Неужели я так и буду стоять здесь и равнодушно наблюдать, как разрушают храм? Нет, нужно обязательно заглянуть туда, убедиться во всем своими глазами и, самое малое, запомнить физиономии ворюг. Наша учительница всегда говорит: «Пионер должен быть храбрым». Когда-то пионер Ким Донг носил Хо Ши Мину донесения в пещеру Пакбо, и разве он струсил, когда его окружили враги, отрезали ему все дороги?
Я нащупал перочинный ножик в кармане и, вспомнив, как наш класс учился «брать вражеский дот», я скомандовал, конечно, не вслух, а про себя: «Ученик 4-го «А», вперед!»
Я бросился к фикусу, росшему у центральной стены. По нему я забрался на крышу и осторожно спрыгнул вниз. Мне удалось тихонько пробраться по двору к постройке, из которой доносился стук. Калитка была закрыта, но это не беда. Когда старый Ты вот так же запирал ее, мы с Быоем запросто открывали, забравшись внутрь, съедали вкусные вещи, припасенные для жертвоприношений. Я легко просунул в щель палец и, поддев им задвижку, тихонько сдвинул ее с места.
Калитку я открыл быстро. Осторожно придерживая, я отворил ее ровно настолько, чтобы мог протиснуться, и вошел во внутренний дворик.
Ох, как же я забыл, ведь нужно заранее подготовить путь для отступления на случай, если за мной погонятся! Стараясь держаться поближе к стене, я, крадучись, добрался до ворот. Высокий засов был задвинут. Я поднялся на цыпочки, чтобы дотянуться до него, и, стараясь не произвести шума, легонько, без единого звука, отодвинул его в сторону и приоткрыл створку ворот. Так, теперь можно быть спокойным. Теперь уж меня никто не поймает! Я ведь бегаю быстрее Пушинки. Если мне даже придется удирать от них по меже — и то не страшно. Мне часто приходилось бегать наперегонки во время охоты на хомяков.
Удары, доносившиеся из постройки, стали громче. Я пробрался к самой двери. Как раз напротив двери раньше стояла кровать старого Ты, и до сих пор в дверях сохранился круглый, величиной с кольцо в носу буйвола, глазок, в который старик наблюдал за тем, что делается снаружи. Когда он видел, что мы играем у самых ворот храма, он кричал: «Убирайтесь отсюда, чертенята! Храм хотите разрушить!» Но если старый Ты мог все видеть через этот глазок, то и мы могли видеть все, что делается внутри. И, прильнув к нему, мы смотрели, как старик, опустив на грудь веер и широко открыв рот, спит. Когда он начинал тихонько похрапывать, можно было быть уверенным, что он крепко спит, и мы тогда делали что хотели — лазали по забору, забирались на деревья, срывали плоды и даже устраивали во дворе храма целые представления. Как только старик просыпался, мы бросались наутек.