У принцессы век недолог
Шрифт:
Но напрасно я полагала, что с местными развлечениями на этот день покончено, и столь же напрасно радовалась наличию кареты. На обратном пути нам снова пришлось стоять в пробке. На сей раз уличному движению помешала не дуэль, а некая процессия.
– А вот это развлечение мы совершенно напрасно позаимствовали у Парлевы, – поджимая губы, сказала Монбижу. – Тем более что в Парлеве оно считается почти таким же устаревшим, как турниры.
По улице двигался строй людей, облаченных в длинные ночные рубашки с кружевами, рюшечками, оборочками и затейливой вышивкой,
– Братство грешных кающихся, – прокомментировала Монбижу. – Как нагрешат, так и каются. Причем каяться принято именно в том виде, в каком грешили.
– Ну, вообще-то ничего особенного я в этом не вижу, – осторожно заметила я. И это было еще мягко сформулировано. На Ближнедальнем Востоке мне приходилось наблюдать сцены гораздо круче, например, на празднике «окосей-закосей».
– Еще бы! – фыркнула Монбижу. – Но при прошлом правлении это считалось верхом хорошего вкуса. Тон в этом увлечении задавал покойный брат Куткомбьен. Сейчас в столице все это отошло в прошлое. Но Куткомбьен-младший стремится возродить былые обычаи. А кстати, вот и он!
– Который?
– Вот, смотрите, подгоняет остальных, хлещет направо и налево, и прорывается вперед – живчик эдакий!
Я вспомнила, что рассказывал отец Батискаф о брате покойного фаворита, и несколько удивилась. Очередного фигуранта я представляла себе более... экстравагантным, что ли. Хотя, если мужчина, расхаживающий по городу в батистовой рубашечке с рюшечками, не кажется мне излишне экстравагантным, похоже, я уже достаточно прониклась шерамурским духом.
Мужчина то был весьма молодой, даже можно сказать, юноша с пухлыми розовыми щечками, ухоженными усиками и пламенно горящими глазками. И себя, и других он настегивал с одинаковым увлечением.
– Однако у него немало последователей, – произнесла я.
– О, да, – развивать эту тему Монбижу не стала. Учитывая, как охотно она сдавала предшествующих персонажей, это наводило на определенные мысли. И, какими бы комичными ни казались притязания графа на престол, очевидно, на что-то он опирался.
Я постаралась перейти на нейтральную почву.
– Как посмотрю, жители Моветона весьма благочестивы.
– Этого у нас не отнимешь, – отозвалась она. – И не только Моветона – всего Шерамура. Правда... – она сделала паузу, и я предположила, что сейчас Монбижу коснется новой ереси, о которой нас предупреждали. И ошиблась. – В последнее время в Парлеве новые веяния. Под покровительством премьер-министра собираются алхимики, алфизики, геоманты и прочие математики. И король закрывает на все это глаза.
Отец Батискаф ни о чем подобном не рассказывал. С другой стороны, доктор Халигали нашел же приют в университете Парлевы, и вполне неплохо там себя чувствовал. И не он один, надо полагать. Так что все поведанное могло быть правдой. Однако добрый доктор говорил, что он не маг, а ученый, и лишь пользуется магическими артефактами в сугубо прикладных целях. А геомантами и математиками в разных странах именуют колдунов. И, учитывая некоторые замечания квадратиста...
– А еще мне говорили, будто в Шерамуре магия искореняется... и уже искоренена.
– Это скорее в Кабальерре, где между магией и колдовством не делают разницы. А у нас нынче утверждают, что высокая магия – это, мол, наука, и к низменному колдовству отношения не имеет. Подробностей не знаю, я не теолог.
Процессия бичующихся освободила проезд, и мы сумели скова тронуться дальше. То есть двинуться.
Монбижу явно не хотела развивать тему, а я не стала давить. И так для первого выезда в город было получено достаточно впечатлений.
Другое дело, что впечатления не заменяют сведений.
Но карета вновь прикатила к отелю дез Инсект, и, сердечно попрощавшись с мадемуазель Монбижу, я вернулась к месту своего пребывания. Охотолюбивый шевалье уже покинул дом, и, проследив, что покупки доставили, я, наконец, смогла поужинать. Это хождения по лавкам пробуждает зверский аппетит! По счастью, от наличия в доме слуг была хоть какая-то польза. Ужин не надо было заказывать, он меня ждал. И, сметая со стола все подряд, я рассказала Гверну о том, что видела.
Как и следовало ожидать, больше всего его заинтересовала дуэль.
– Вот увидишь, они здесь не так уж гонятся за формальностями! Чувствую, что без поединков не обойдется.
– А что, шевалье дю Шор уже вызвал тебя на дуэль?
– Нет, только на охоту на кабанов. Тебя, извини, не звал. Здесь дамы только с соколами охотятся.
– Да, соколы – это всяко эстетичнее кабанов. Но мне сейчас и соколы ни к чему. Поезжай, посмотри, – про себя я подумала, что если уж отправлять супруга в чисто мужскую компанию, то эта будет несомненно лучше, чем компания графа Куткомбьена.
Словно уловив мои мысли, Гверн спросил:
– А кто поддерживает этого маниакального графа в его устремлениях?
– Монбижу не сказала.
– Не знает или скрывает?
– Возможно, и то и другое. Но, заметь себе, она не назвала и своего покровителя.
– И кто, по-твоему, это может быть?
– Вполне допускаю – не «кто», а «что».
– В каком смысле?
– В денежном. Фердикрюгср расхваливал исключительные финансовые таланты этой дамы. А уж он в этих делах понимает.
– Но ты утверждала, что финансовые круги заинтересованы в сохранении стабильности в Шерамуре. А мадемуазель Монбижу, если верить отцу Батискафу, добивается прямо противоположного.
– В этом и состоит разница между политиками и финансистами. А Монбижу, что ни говори, политик, хотя и в юбке, и даже в кринолине. Финансисты служат деньгам. Политики заставляют деньги служить себе. Но, в любом случае, Монбижу, каким бы финансовым подспорьем она не обладала, нужны союзники. Герцоги Такова-Селяви на эту роль подходят лучше всего.