У Пяти ручьев
Шрифт:
Понимали, о чем думал дед в эту минуту, и тоже вздыхали.
Вспоминался и найденный Пимкой лесной беспризорник Мишка, также пропавший без вести.
Один раз около таких знаков дед даже всплакнул. Чем дальше экспедиция шла по пройденным год тому назад местам, тем чаще и чаще ребят охватывала острая тревога.
...Вот придут они в город. – Здесь Ян и Пимка? – спросят. И на них посмотрят с удивлением: а разве они не с вами? – Не приходили...
Сердце захватывало от острой жалости. Воображение рисовало картины страшной гибели друзей в лесном пожаре. Даже жутко становилось.
Это лето выдалось не очень комариное, и олени шли бодро, точно чуяли отдых.
Однажды караван прошел становище вогулов, где смотрели медвежий праздник и взяли проводника, но юрта Савелия стояла теперь заколоченная. Манси куда-то откочевали.
Вообще на обратном пути они не встретили ни одного вогула. Вероятно, все были на рыбной ловле в низовьях рек, а оленеводы ушли к самому камню, оберегая стада от комаров.
По некоторым причинам ребята были очень рады этому обстоятельству.
Стоял чудесный августовский вечер. Совершенно безоблачный, тихий. Бывают иногда такие на Урале в августе и сентябре, когда ранняя осень придет в горы. Это здесь самая лучшая пора.
Гришук, опередивший караван, остановился на угоре и любовался.
Березы, окружившие опушку, все были осыпаны золотым листом. И вокруг них были разостланы золотые ковры. Небо отливало бледно-золотым отсветом, трава внизу стояла сплошь золотая. Черный обгорелый пенек среди этой осенней позолоты виднелся чуть не за полверсты. Вершины далеких камней уже белели снегом.
Остро тянуло густым ароматом осеннего палого листа. Беззвучно носились меж кустарников нежные паутинки «русалочьей пряжи». Солнце уже село, но небо еще купалось в прозрачных золотистых волнах, еще не сошла с него чья-то улыбка – светлая, светлая... Какая-то радостная нота еще дрожала в тихом вечернем воздухе. Да, осень пришла в горы. Любил Гришук эту пору. И печальное что-то в ней и вместе бодрящее, крепкое, зовущее к работе.
Пока он находился в раздумье, подошел караван.
– Знаешь, где мы идем? – окликнул его дед.
– Нет.
– А за этим леском сейчас будет кордон. Помнишь старуху, где Спирьку с Лаврушкой и багаж оставили?
– Ну-у! – удивились ребята. – Что-то больно скоро ты!
– Вот те и ну! – сказал дед, погоняя оленя.
Ребята, однако, тоже ускорили шаг. Сердца их забились сильней.
Скоро маленький караван выбрался на опушку леса. Дед оказался прав. Совсем невдалеке показались строения.
В эту минуту со двора кордона вдруг донесся чей-то голос.
Дед задрожал. Он так стегнул Лыску, что олень подпрыгнул, брыкнул и понесся вскачь.
...Это был страшно знакомый голос!
– Пимка! – не веря себе, закричал вдруг дед. – Пимка!
Мгновенная тишина. Потом, точно вихрь вылетел из-за забора. Отчаянно вскрикнув:
– Ян! Ян! – он покатился прямо к деду и ребятам.
Через минуту сухопарая фигура показалась в калитке. Делая огромные прыжки, она понеслась, как большая стрекоза, по поляне.
...Не было слов на человеческом языке, чтобы рассказать, что пережили Ян, Пимка и ребята в эти минуты. Крак садился то на Пимку, то на Яна. И даже Ян поцеловал умную, блестящую, шелковистую голову ворона, всегда полную каверзных замыслов. А тот не упустил случая и сейчас попробовать, будто бы мимоходом, крепко ли сидят у Яна очки.
Разлука продолжалась около двух месяцев, в течение которых они взаимно считали друг друга погибшими. И им было о чем поговорить в тот долгий августовский вечер: Ян рассказал, как Пимка освободил его от веревки и они бежали, как спаслись в реке от пожара и как возвращались по Пимкиным знакам на кордон.
Сюда они вышли дней десять назад.
Лесник сохранил все. Вогулы доставили вьюки и лошадей в исправности. Спирька и Лаврушка выглядели очень внушительно и узнали ребят не сразу. В избу и из избы медвежата ходили теперь, как люди, отворяя дверь за ручку. Лесник научил их и другим проделкам.
В тот же вечер они устроили борьбу с Пимкой. Они по-прежнему схватывались с задором, но были ласковы и осторожны. Встреча с Краком вышла самая дружественная.
Нам остается теперь досказать немногое.
В родной город ребята прибыли со всем своим багажом в конце августа. О возвращении их горожане узнали довольно своеобразно. Устроенный Краком на берегу грандиозный скандал с бельем оповестил всех о его благополучном прибытии. А раз вернулся Крак, значит, приехали и ребята. Не удивительно, что к вечеру у дома Хорьковых собрались десятки любопытных, желавших взглянуть на Спирьку и Лаврушку (оленей ребята оставили у лесника). На другой день повторилось то же. На третий... зрителей пришло еще больше.
Тогда отдохнувшие немного путешественники решили использовать этот интерес горожан, расширить его и углубить сколько можно, и попутно познакомить их с работами экспедиции.
В одной из школ была устроена выставка по краеведению, где были собраны все привезенные коллекции, шкурки птиц и зверей, самородки платины и золота. На этой выставке действительно перебывал почти весь город. Она имела огромный успех.
У Яна к осени прибавилось еще больше работы. Он энергично взялся за расширение музея. Сильно разросся в нем этнографический отдел, где общее внимание сейчас привлекает коллекция вогульских шайтанов, в числе которых самое эффектное место занимает огромный деревянный идол, покровитель охоты. Ребята вывезли-таки его из чащи, несмотря на проклятия и страхи деда. Юные краеведы опасались только всю дорогу встречи с шаманом.
В городе ничего не знали о шайке бандитов. И после лесного пожара ребята о них больше не слыхали: сгорели ли бандиты в лесу, попали ли в когти зверям, или просто скрылись, – так и осталось неизвестным.
Андрей через несколько дней по приезде в В. должен был уехать в Москву в вуз. Пимка вскоре поступил в школу второй ступени и предполагает вступить в комсомол. Ребята очень довольны им. Трудовая жизнь во время путешествия, борьба с опасностями развили в нем энергию, трудолюбие, привычку к самодеятельности и взаимопомощи. И умственно за это время Смекалистый сильно вырос. Учителя выделяют его среди всех ребят в классе.