У реки Смородины
Шрифт:
Договорив, сержант влепил газетой по столу. Дубовая столешница хрустнула и развалилась пополам.
– Силен, – прошептала Василиса. – Теперь верю про Соловья-разбойника. И рада, что ты мой страж. Но когда ты в следующий раз будешь защищать меня от мошки, то постарайся мебель не ломать, ладно?
Очумевший от собственной прыти Иван кивнул, а сам подумал: «Вот что печатное слово делает! А какова тогда сила непечатного?»
Он спрятал газету в карман, отчаянно ища объяснение случившемуся чуду.
– Да, силен, – повторила княжна, истолковавшая растерянность Старшого как смущение из-за
– Я-то что, – промямлил парень. – Брат Егор сильнее.
– О чем мы говорили? Ах, про то, что послушники Злодия заявили о себе, – вернулась к разговору Василиса, будто ничего и не было. – Ты не прав, богатырь мой. Они ничего никому не заявляли. Наоборот, они не хотели огласки. Это батюшка успел меня предостеречь. Я постепенно уверяюсь, что он оставил весточку именно мне.
– И ты ее полностью поняла?
– Не думаю. Но кроме главного сообщения я уловила смысл одного из второстепенных. Ты упомянул, что правою рукой батюшка показывал на двухголового водяного.
– Причем фигой, – уточнил Иван.
– То-то и оно! Я разумею это так: «Двухголовый, но не водяной». А значит, нам пора в гербовую залу!
Княжна подскочила, будто на пружинах, и стремительно двинулась к выходу из комнаты. Старшому логика Василисы не понравилась, он ни черта не понял. Однако служба есть служба.
По пути дочь Велемудра и ее страж встречали придворных и слуг, многие заводили сочувственную волынку, распахивали объятья и пускали дежурную слезу, но княжна умело сбегала, отвергая проявления сопливого сочувствия.
– Хоть бы один был искренним, – буркнула девушка, когда они с Иваном пришли в пустынную залу.
На стене, обтянутой парчой, висел главный символ государства – большой, два на два метра, драгоценный барельеф, укрепленный на сверкающем стальном щите.
Гербом княжества была двухголовая жар-птица, мощно раскинувшая искрящиеся крылья. Его отлили из чистого золота, отчего сходство с легендарной птахой только усилилось. Правда, настораживала двухголовость, но ее, как Иван выяснил позже, легко объяснили историки. Оказалось, что художник, запечатлевший жар-птицу, увидал ее утром, когда волшебная тварь раскрыла, потягиваясь, крылья и потрясла головой, прогоняя из нее остатки сна. Так и запомнил живописец птичку – с двумя хохластыми головенками, глядящими в разные стороны и широко распахнувшими зевающие клювики.
У стены с гербом покоился высокий трон. Рядом – кресло поменьше и поизящнее. Княжна развернула кресло к символу государства и уселась. Старшой остался стоять.
– Вот здесь мы с батюшкой частенько сидели, и однажды он сказал мне странную вещь, – проговорила притихшая Василиса. – «Дочь, настанет день, и я покину этот мир. Я вижу, ты станешь сильной и мудрой правительницей. К сожалению, даже сильные и мудрые правители сталкиваются с трудностями, кои не могут разрешить. Тогда следует обратиться к самой сути и соли нашего княжества… – Здесь отец указал на жар-птицу, а потом дотронулся до своего языка. – Как известно, ум хорошо, а два лучше. А коли станет кто вещать, так и никто его за язык не тянул. Запомни эти странные слова, навсегда сохрани и жесты, которые я сейчас сделал.
А большего не смею произнести, ибо даже у стен есть уши».
Иван почесал за ухом:
– Звучит, словно коллекция пословиц.
– Я тоже так решила. А вот сейчас, когда про двухголового водяного ты сказал, все на место и встало. Закрой двери.
Старшой запер на засов три двери, теперь никто не мог помешать тому, что задумала Василиса. Она пододвинула кресло к гербу. Забралась ногами на атласное сиденье. Дотронулась до языка одной из голов.
И случилось чудо! Золотая голова мигнула, зашевелилась, оживая, и повернулась к девушке. Та взвизгнула и потеряла равновесие. Иван еле ее поймал.
– Кто заставил меня говорить? – каркающим голосом спросила грозная птица.
– Тебя за язык никто не тянул, – пролепетала княжна, прижимаясь к богатырю-дембелю.
Ответ вполне удовлетворил птицу, и она вернула голову на место. Что-то щелкнуло, и массивный гербовый щит распахнулся, словно легонькая дверца.
– Пусти, – выдавила Василиса, все еще сидящая на руках Старшого, и он поставил ее на ноги.
За щитом обнаружилась винтовая лестница, ведущая вниз.
– Темно, – прокомментировал дембель, но стоило ему перешагнуть порог, как на стенах потайного помещения вспыхнули мелкие светильники.
– Айда! – решительно скомандовала девушка и первая начала спуск в подземелье.
Иван интуитивно оглянулся. Дверь-щит тихо закрылась, и щелкнул секретный замок. «Попали», – подумал старший сержант.
Спускались долго, по прикидкам Емельянова, глубина составила этажей восемь. Очутились в узком коридорчике, ведущем в какую-то светлую комнату.
– Пусти, я пойду первым, – тихо сказал Иван.
Миновав коридор, парень и девушка вошли в широкую круглую залу, повторяющую гербовую. Только дверной проем был один, а не три, и не висел символ на стене. Вместо него в центре залы торчала мощная серебряная ветка-клюка, на которой сидела нестерпимо сияющая птица. Крупная, не меньше человека. С единственной головой, но очень похожая на гербовый символ.
Глаза ее, светящиеся подобно двум солнцам, смотрели на гостей пронизывающе. Во всяком случае, у дембеля возникло ощущение, что волшебная птаха за считанные мгновения узнала о нем абсолютно все. А уж как жарко стало, хоть раздевайся, но жар был будто бы внутренним, в самой зале царила прохлада.
– Что, сгинул Велемудр? – спросила птица, не открывая клюва. – А я предупреждал.
Молодые люди просто услышали спокойный мужской голос, звучащий ниоткуда и одновременно отовсюду.
– Убили батюшку, – проговорила Василиса.
– Это кто? – обратился к ней Иван. – Гамаюн, что ли?
Ответил сам птах:
– Птица Гамаюн не отличается умом и сообразительностью. Я – Рарожич, сын вещего Рарога. А ты, витязь, как я вижу, иномирец. Нравится здесь?
Старшой нарочито огляделся:
– Нет, наверху веселее.
Судя по заливистому клекоту и трясущейся туше, Рарожич рассмеялся. Он даже чуть не упал с ветки. Пришлось раскрыть широкие крылья. Нестерпимый свет ударил в глаза парня и девушки.
Когда они проморгались, птица уже сложила крылья.