У самого Черного моря. Книга II
Шрифт:
Летчик бросил «Ильюшин» к земле, ударил из пулеметов. На минуту фашисты залегли. Потом перебежками двинулись к подбитой машине. Автоматчики не торопились: уйти русский летчик не мог. Укрыться ему тоже было негде: кругом степь, ни кустика, ни балки.
Косторный решил дорого продать свою жизнь.
— Рус, сдавайся! — крики неслись к нему уже и слева и справа.
— Подходите поближе, гады! — выругался летчик. — Сейчас я вам, господа хорошие, сдамся!
Попандопуло видел, как вдруг ожили пушки и пулеметы машины командира. Косторный бил по наступающим. Вот один гитлеровец споткнулся на бегу. Второй, третий, пятый…
С ревом носился над немцами штурмовик Попандопуло. Теперь он, экономя боезапас, бил только наверняка. В основном, как говорил он потом, «действовал на психологию». Видя пикирующий на них самолет,
«Нет, так долго ему не продержаться!» — Попандопуло видел это отчетливо: кольцо немцев сжималось. Черные фигурки подползали все ближе и ближе к самолету. И летчик решился. Главное сейчас — прижать их к земле. Атака. Вторая. Черт с ним, с боезапасом, — пулеметы «ила» словно взбесились.
Третья!.. Нет, это была уже не штурмовка. На глазах ошалевших гитлеровцев самолет Попандопуло сел и подрулил прямо к попавшей в беду машине.
И тут немцы все поняли. Поднявшись во весь рост, с криками, стреляя из автоматов, они ринулись к «илам».
— Скорее! Да торопись ты! — кричал Попандопуло Косторному.
— Сейчас. Одну минуту!
Косторный метнулся к бензобакам. Секунда — краны открыты. Еще секунда — выхвачена ракетница.
Уже на бегу к машине Попандопуло Косторный обернулся, прицелился и выстрелил ракетой в кабину своего самолета. Слепящий столб пламени поднялся к небу.
— Вот теперь, кажется, все! — командир уже на плоскости машины друга.
Наверное, в такие мгновения судьба бережет смелых: шквальный автоматный огонь не задел ни того, ни другого.
Попандопуло даже показалось, что на взлете он сбил колесами одного из автоматчиков.
Оба бледные, Косторный и Попандопуло посмотрели друг на друга и нервно рассмеялись.
— Кажется, сегодня у нас некоторая психологическая перегрузка, — Косторный вымученно улыбнулся.
На земле полыхнуло пламя: «Ильюшин» взорвался.
Главка, повествующая о подвиге Денисова и начале одного поэтического пути
Уже в послевоенные годы он напишет чудесные строки:
Нет, мы поблажек не просили, Хоть был и крутоват подъем, Под голубым шатром России Мы с полной выкладкой идем. И пусть в дороге приустали — У сердца еще хватит сил. И я свое плечо подставлю, Чтоб ты свое переменил.Могу засвидетельствовать: он и тогда готов был в трудную минуту подставить плечо, чтобы разделить тяжесть с товарищами.
Появлялся Василий обычно в полку с неизменной полевой сумкой, набитой газетами и… стихами.
Худой, с ввалившимися щеками, присаживался у капонира и, если находил свободных от дел слушателей, неизменно предлагал:
— Почитаем, а?!
Как правило, внимание ему было обеспечено: в полку Васю любили: наверное, грешен человек — кому было не приятно послать домой фронтовую газету, где о его делах говорилось не только «презренной» прозой, но подчас и стихами.
Наверное, мы не так уже плохо воевали. Открыв как-то краснофлотскую газету «Атака», я прочел лихие частушки:
Вокруг хребта Кавказского, Высокого, высокого, Вырастают асами Молодые соколы. Кто врагов сбивал в бою, В небе их рассеивал, — Знают все в родном краю Героя Алексеева. Не пройдут фашисты, нет, Возле моря сизого. Их отправит на тот свет Очередь Денисова. Среди русских златников Ветерок развеевал… Крепко бьет стервятников «Ястребок» Матвеева…Кстати, как теперь выяснилось, что автором этих частушек был работавший тогда в газете «Атака» молодой краснофлотец Василий Кулемин.
Василий вырос после войны в большого
А тогда… тогда он только начинал.
И одним из первых его опытов была маленькая корреспонденция в той же «Атаке».
Корреспонденция, имеющая прямое отношение к одному из моих друзей:
«Мягкая весенняя ночь спустилась над Кавказским побережьем. Высоко в небе, точно множество углей в темно-серой золе, рассыпались звезды. Совсем рядом шумело море, и мерный плеск волн доносился до нас.
Неожиданно небо прорезали белые лучи прожекторов. К городу подходил противник. Мгновенно все насторожились. Зенитчики приготовились достойно встретить фашистских пиратов. В воздух поднялся Герой Советского Союза гвардии майор Денисов.
Прогремели первые залпы зениток. Гул моторов наполнил весенний воздух. В ночном небе загрохотали взрывы зенитных снарядов, затрещали пулеметные очереди. Советский истребитель смело встретил врага.
Герой Советского Союза Денисов атаковал одного из „юнкерсов“. Немец попался опытный. Заметив погоню, он стал маневрировать, пытаясь скрыться. Но не тут то было! Константин Денисов искусно атаковывал пирата и бил наверняка.
Пользуясь темнотой, летчик-истребитель Денисов подошел к врагу на близкую дистанцию и бил его из всего вооружения. Вот замолк вражеский стрелок-радист. „Юнкерс“ кидался в разные стороны, пытаясь уйти. Но по-прежнему точен огонь советского истребителя. Меткой пулеметной очередью Денисов зажег пирата. Немец попытался сбить пламя, но было уже поздно. Последовала вторая, третья… очереди.
Вражеский бомбардировщик свалился в штопор и врезался в море. Еще один гад нашел свой бесславным конец от молодецких ударов советского истребителя».
Сегодня эта корреспонденция, как реликвия.
Позднее, после войны, судьба свела меня с Василием. Он работал тогда в «Комсомольской правде». Еще в 1943-м он написал стихи и обо мне, и мы встретились, как старые знакомые.
Вспоминали Крым, Кавказ, далекое, опаленное войной время.
Случилось так, что как раз в это время я получил письмо от Денисова, Героя Советского Союза, генерал-майора авиации.
Я начинал тогда работу над этой книгой, и мой друг вспоминал некоторые столь необходимые в точном документальном повествовании подробности.
«С началом 1943 года, — рассказывал Денисов, — части ВВС флота начали получать новые самолеты, и в связи с этим активность их боевых действий резко возросла. За короткое время летчики дивизии Токарева нанесли не один смелый удар по кораблям противника в море и непосредственно в Севастополе, а штурмовики полка Губрия уничтожали их в Керченском проливе и на рейде в Анапе. Над Новороссийском (особенно в районе Мысхако, куда был высажен морской десант) и даже над аэродромом Анапа, где базировались немецкие истребители, наши истребительные части вели успешные воздушные бои. С каждым днем становились все более и более ощутимыми для противника удары летчиков-черноморцев, чего он никак не ожидал, вероятно, думая, что с нами все кончено. Подтверждением большого мужества и стойкости наших летчиков в тот период является хотя бы такой пример, когда одного из черноморцев сбили в воздушном бою над Анапой, так он не сдался в плен, а принял бой на земле, отстреливаясь из пистолета. И когда он в неравном бою был убит, то, по рассказу местных жителей, его похоронили немцы со всеми почестями, продемонстрировав свою „гуманность“ к герою.
Для меня важным событием было то, что в одну из апрельских ночей, отражая со своими летчиками налет вражеской авиации на город и порт Поти, я лично сбил Ю-88. Немецкий самолет упал в море на траверзе Хоби. Три члена экипажа, выбросившиеся с парашютами из горящего самолета, на надувной резиновой лодке смогли за ночь пройти до Батуми, пытаясь переправиться в Турцию. Но наши войска, охранявшие побережье, заметили удиравших немцев (они боялись ночью оторваться от берега, чтобы не потерять ориентировку), и на рассвете 21 апреля были взяты в плен в районе устья реки Чорох. Об этом бое писала тогда районная газета и упоминает о нем в своей книге „Отправляем в поход корабли“ генерал-лейтенант Куманин М. Ф., командовавший тогда Потийской военно-морской базой. Он лично допрашивал доставленного к нему фашистского летчика и получил от него ценные данные, подтверждающие сосредоточение немецкой авиации на юге…»