У стен недвижного Китая

Янчевецкий Дмитрий Григорьевич

Пока так разговаривали, подходим к низенькой завалившейся каменной стенке. Перелезаем ее, идем но ветхому деревянному мостику и входим на открытую галерею знаменитой Мукденской библиотеки [23] . Здание, где она помещается, двухэтажное, очень ветхое. На один угол балкона даже опасаются и ходить, чтобы не провалиться. Не без волнения вхожу в это святилище. Комнаты не особенно высоки. Вдоль стен и поперек тянутся полки, и на них стоят ящички с книгами. Подхожу к одной полке, открываю ящик, подзываю переводчика, чиновников и прошу их объяснить, что это за книги. Все они долго смотрят, повертывают, перелистывают книгу, что-то толкуют между собою, бережно ее опять прячут и многозначительно восклицают:

23

Императорская

Мукденская библиотека основана при первых маньчжурских императорах. В ней хранятся все исторические сведения о Маньчжурской династии вместе с археологическими находками, каменными плитами и вообще всеми данными о происхождении настоящей династии маньчжурского народа. В отдельной зале хранятся обернутые желтым шелком манифесты императоров о вступлении на престол, сочинения и руководства, писанные ими лично (по сведениям А. Н. Вознесенского).

– Да, это шибко хорошо написано!

– Да что написано? О чем речь идет? – добиваюсь я.

– Это так, разные умные слова! Шибко старые! – твердят они.

На этом дело и кончилось. Очевидно, как говорится, книги эти «не про них писаны». Достаю другую книгу, третью; все они тщательно хранятся в ящичках.

В залах очень уютно. Свету много. Кое-где стоят столы и тяжелые кресла, красивые, с резьбой и украшениями из слоновой кости. Пока вся наша компания ходит тут и любуется, я выхожу на балкон, который идет вокруг всего здания, и смотрю. Отсюда далеко видно. Все дворцы как на ладони. И невольно приходит мне в голову, сколько тут положено труда. Какие всё устроены хитрые сооружения. Каждая отдельная постройка, с загнутыми крышами, и всё в несколько этажей. Сначала идет крыша широкая, потом всё уже и заканчивается драконами. По краям крыши виднеются разные фигурки, в виде собачек и других животных. А вон там висят колокольчики. Дальше опять драконы. Крыши черепичные, разных цветов: зеленые, желтые, а местами и синие. Вон подо мной виднеется каменная балюстрада-решетка. Ну что за прелесть, – чистое кружево! Но как все это старо!

Все рушится, валится и превращается в прах. Неужели и эту библиотеку постигнет та же участь? Ведь никто за ней не смотрит. Хотя какого-нибудь старика-библиотекаря приставили бы, который объяснил бы здешние сокровища, а то ходишь, как слепой, ничего не понимаешь. Ну, зарони тут кто-нибудь искру, все разом вспыхнет. Все сухо, как порох, – некому и тушить будет. Вместе с этим приходит мне в голову, – сколько раз читал я об этом Мукдене, о его знаменитой библиотеке и о том, что в городе этом находятся множество китайских святынь. И как при этом мне хотелось побывать здесь! Смотрел тогда, бывало, я на карту и разыскивал путь к нему. Вон наша Кяхта. Отсюда следую глазами по Монгольским степям и далее.

Однажды, помню, я нарочно познакомился с одним купцом, который ездил по делам в Пекин, и записал с его слов подробный маршрут туда. Нужно было от Кяхты ехать более тысячи верст в китайской двуколке, с конвоем китайской конницы, причем на каждой станции следовало платить конвою по 3 рубля на чай. Так значилось, по крайней мере, в записи. Она у меня и до сих пор сохранилась. И вдруг теперь, лет двадцать спустя, я стою, – и где же? на балконе самой этой библиотеки! И доехал я сюда, преспокойно, по железной дороге. Не пришлось мне переносить Танталовых мук, корчась чуть не месяц в китайской двуколке, да и рубликов не надо было на чай давать. Чудеса, да и только!

С верхнего этажа спускаемся в нижний. Здесь зал высокий. На полках книги завернуты в желтую шелковую материю. По объяснению наших «ученых» переводчиков, тут всё лежат книги, писанные богдыханами или относящиеся до Императорского дома. Уверять в справедливости этих объяснений я никак не могу, так как вполне убедился в малых знаниях наших спутников-чиновников.

С тяжелым чувством покинул я книгохранилище. Мне бесконечно жаль было видеть, в каком пренебрежении оно находилось. Ведь объяснить подобное разрушение последней войной – нельзя, так как дворец уже много лет до войны был обречен на погибель. Его давно никто не ремонтирует. Между тем хранить такую библиотеку в полуразрушенном доме – совершенное безумие. Чем это объяснить – я не берусь. В то же время известно, с каким почтением китайцы относятся к печати. Они даже, как мне говорили, старые негодные книги не рвут, а сжигают, дабы обрывки не валялись на земле.

Было уже около полудня. Хотя с утра стоял сильный мороз, но теперь стало потеплее. Мы все сильно промёрзли и проголодались, а между тем нам оставалось осмотреть еще самое интересное – это склады богдыханских редкостей и древностей. Выходим на обширную площадку, почти квадратную, с полдесятины величиной, покрытую сплошным снегом. Он так и хрустел под ногами. Капитан Иванов останавливается около двухэтажного здания. Двери запечатаны восковой печатью.

– Где разводящий? – кричит Илья Ефимович. – Снимай живо печать!

Входим в просторный зал или, скорей, склад. Здесь посредине помещался длинный стол, а вдоль стен виднелись шкафы, шкафы и шкафы. Все они были только закрыты, но не заперты. Открываю один, смотрю, он весь сверху донизу уставлен вазами черной бронзы. В каждом шкафу было полок 5–6, и на каждой полке штук 20 ваз, самых древних, самой оригинальной формы. Все они от времени покрылись толстым слоем пыли. Открываю другой шкаф – то же самое. В третьем – то же самое. Сопровождавшая меня молодежь, офицеры и дамы, вовсе не интересовались такого рода древностями и стремились дальше. Подымаемся во второй этаж. Здесь царил полный хаос. Точно, как говорится, Мамай войной прошел. Здесь тоже стояли шкафы вдоль стен и столы. В них хранились ящики с императорской придворной конской сбруей. И видно, что сюда, во время последнего занятия города нашими войсками, кто-то успел ворваться. Но затем этих господ, должно быть, попросили удалиться.

Это можно было судить потому, что часть столов и шкафов были приведены в полный беспорядок. На полу виднелись пустые коробки, футляры, обрывки одежд, разных ожерелий. И тут же рядом – целые сервизы дорогой посуды, серебряной, украшенной камнями и даже, как мне показалось, золотом, были совершенно нетронуты. Мы ходим, любуемся и удивляемся. Каких только вещей тут не стояло в шкафах! Из бронзы и серебра и нефрита, коралла, яшмы, бирюзы, ляпис-лазури, слоновой кости, черепахи и т. д. и т. д. Редкостные картины, древнейшие гравюры с латинскими надписями, книги, писанные на пергаменте, с рисунками, рисованными красками и золотом. Всё это валялось и на столах, и на полу. Так и тянуло наклониться и взять что-нибудь себе на память. Но я знал, что позволь я себе это сделать, то, во-первых, за мной шли китайцы-чиновники, которые следили за каждым нашим шагом, а во-вторых, – возьми я хотя какую-нибудь безделушку, и моему примеру сейчас же могли последовать и другие. И конечно, как говорил капитан Иванов, из мухи сделали бы слона.

Становилось уже поздно. Хотя мне крайне хотелось сфотографировать некоторые вещи, но это поневоле пришлось отложить до другого раза. Мы все искренно поблагодарили любезного Илью Ефимовича и направились домой. За нами долго еще раздавались во дворе его повелительные возгласы: «Давай свечку! Печатай дверь! Да живо поворачивайся! Первый раз, что ли!..»

Фулинские могилы

Семь часов утра. Солнце едва пробивается из-за облаков. Дымки из труб высоко взвивались к небу, что доказывало низкую температуру. У моих дверей стоит тарантас, запряженный тройкой сытых лошадей Нерчинского казачьего обоза. За тарантасом виднеется двуколка, а за ней 6 человек конных казаков. Я и есаул Кениге садимся в тарантас. Переводчик мой, китаец Иван, которого мне прислал дзянь-дзюнь, усаживается в двуколку, 3 казака впереди, 3 сзади, и мы выезжаем со двора. Я еду осматривать так называемые «Фулинские могилы», в 7 верстах от Мукдена. Несколько дней перед тем я просил нашего комиссара, чтобы он устроил мне эту поездку, с разрешения дзянь-дзюня. Тот охотно согласился и приказал смотрителю дворцов встретить меня.

Пальто у меня на лисьем лапчатом меху, очень теплое. Шапка меховая, тоже лисья. Но, несмотря на это, лишь выехали мы за город, как ветер, точно огнем, стал жечь мне щеки. Было это приблизительно в половине декабря. Такого холодного ветра я в России не помню. Смотрю на моего кучера-казака – у того правое ухо стало совершенно белое.

– Оттирай скорее рукавом! Три его хорошенько! – кричу я.

Казак усиленно принимается тереть. Оглядываюсь немного в сторону, смотрю: у конвойного казака щеки побелели. Ему тоже велю оттирать.