У стен недвижного Китая

Янчевецкий Дмитрий Григорьевич

– 40 доллар! – торжественно восклицает хозяин.

– 10 хочешь? – спрашиваю его.

Тот молча прячет вещь обратно под стекло. Мы отходим несколько. Я посылаю Ивана торговаться. Тот возвращается и говорит:

– Дай пятнадцать, он отдаст.

Плачу 15 долларов и получаю флакон. Вазочки же фарфоровой, о которой говорила докторша, я так и не нашел.

Таким образом я и в Мукдене накупил порядочно разных интересных безделушек.

От Мукдена до Пекина

Как-то случайно узнаю, что китайские император и императрица со всем двором на днях

возвращаются в Пекин из своего бегства. У меня вдруг является страстное желание: посмотреть этот удивительный въезд. Ведь тут до Пекина всего каких-нибудь двое суток. Надо, думаю, ехать. Сказано – сделано. Надеваю мундир и еду откланиваться начальству, и прощаться со знакомыми. Хотя я прожил здесь всего 3 недели, но везде так был сердечно принят и так свыкся, точно целый год пробыл.

Мне удалось отпросить у начальства моего приятеля есаула Кениге ехать со мною, что очень устраивало обоих нас.

Сборы были недолги, и 23 декабря, рано утром, мы уже катили в тарантасе на железную дорогу. Часа через три показалась и станция Мукден. Вон, около домика коменданта, вижу: стоят мои ящики с изразцами с развалин Мукденского дворца. Их мне уложил и отправил, с разрешения дзянь-дзюня, заведующий дворцом капитан Иванов. А комиссар Квецинский прислал китайский документ на эти кафели, за подписью дзяньдзюня и своей [24] .

24

Я отправил кафели в Порт-Артур для пересылки морем в Петербург.

В тот же день к вечеру подошел паровоз с вагоном и утащил нас в Инкоу.

Переночевали мы у моего приятеля Титова. С ним я познакомился в Мукдене. Он заведовал здесь хозяйством железной дороги. По общему отзыву, это был большой умница, добряк, хлебосол и веселый рассказчик. Высокий, стройный брюнет, он производил отличное впечатление. Титов так здесь хорошо устроился, что вряд ли желал скорого возвращения в Россию.

Утром ранехонько направляемся через Инкоу на берег Ля-о-хе. Долго кружили мы разными переулками, прежде чем попали к реке. Моста нет, а между тем необходимо через нее перебраться. Река покрыта льдом. Высокие берега ее резко обозначились. Ля-о-хе поражает своей грандиозностью. Шириной она с версту. Благодаря этой реке, город ведет громадную отпускную торговлю. Вся Маньчжурия направляет сюда свои произведения и товары. Работает город на сотни миллионов. Но беда в том, что Ля-о-хе на 3 месяца замерзает, и торговля прекращается. Набережной нет, и берега, как говорится, во всей своей неприкосновенности. Она на несколько верст застроена навесами и балаганами, под которыми хранятся бесконечные бунты разного товара. Ля-о-хе, от морских приливов, периодически так высоко подымается, что в нее входят большие морские суда, забирают грузы и уходят. Говорят, летом здесь ежедневно скопляется до трех тысяч китайских джонок. Долго любуюсь я на эту картину.

Море синело отсюда близехонько, каких-нибудь десяток верст. Но вот подбегают китайцы-носильщики, берут наши вещи, тащат вниз и укладывают на широкие деревянные салазки. Мы весело и шумно переезжаем по блестящему льду на другой берег. Здесь опять новое и очень милое знакомство. Начальник движения железной дороги, инженерный капитан Б., как и Титов – величайший хлебосол. Встречает нас, угощает, кормит чуть не на убой и до крайности радуется, что нам придется пробыть здесь целые сутки.

Рано утром мы усаживаемся в маленький служебный вагон и едем в нем уже без пересадки вплоть до Пекина. Местность идет ровная. Всё пашни и поля. И, что странно: хотя почва здесь известна своим плодородием, но она не похожа на наш чернозём, а какая-то желтоватая, видимо, сильно удобрена. Изредка виднеются рощи, точно на картинке писанные. Не знаю почему, мне здешние деревья показались особенно красивыми, развесистыми, тенистыми. Что в особенности бросается в глаза здесь, – это множество могил. На каждом миниатюрном польке, владелец непременно отводит уголок для своих предков. Уголки эти приметны издали, так как могилы обыкновенно находятся под сенью деревьев.

Таким образом, все рощицы, во множестве видневшиеся кругом, представляли из себя не что иное, как кладбища. Кроме того, виднелись тысячи могил и без деревьев. Куда глаз ни направлялся, везде картина была одна и та же – желтоватая равнина, местами покрытая снегом, и на ней могилы. Всё это бесконечное пространство изредка пересекали оросительные каналы.

Около полудня приезжаем на ст. Кабандза, резиденцию начальника железной дороги, барона Роопа. Дорога от Инкоу до Шанхай-Гуаня находилась тогда в нашей власти. Со времени войны, как ее занял генерал Церпицкий, так она у нас и осталась. Очень приятно было ехать по ней. Точно в России. Выйдешь где на станции, везде видишь наших солдат железнодорожного батальона. Начальники станций, все служащие – всё наши русские. И где же это? В Китае, недалеко от Пекина. Чудеса да и только!

– Станция Кабандза! – объявляет бравый унтер-офицер и открывает дверку нашего вагона.

Нас встречает добрейший и любезнейший барон Рооп. Вещи подхватывают солдаты железнодорожные, и мы направляемся в дом.

Дорога от Шанхай-Гуаня на Инкоу построена англичанами. Когда она перешла временно в наши руки, ее очень быстро Рооп отремонтировал, восстановил, и теперь она отлично работала и приносила хороший дивиденд. Даже сами англичане отдавали должное нашему железнодорожному батальону. Они прямо-таки удивлялись, как, в столь короткое время, разрушенную дорогу возможно было привести в такое состояние, чтобы она давала доход. Ведь не надо забывать, как ничтожны были наши средства. Ни мастерских, ни материала. Мне рассказывали, что даже в английских газетах были заметки, в которых расхваливался порядок на нашей ветке, от Инкоу до Шанхай-Гуаня, и порицалось движение на их дороге, от Шанхай-Гуаня к Пекину. Так, на нашей дороге шел в поезде вагон-ресторан, а на английских – нет, и, когда я спросил английского начальника дороги, почему нет, он спокойно ответил: «Такой вагон места занимает много, а доходу не приносит».

В Кабандзе встретили мы праздник Рождества Христова очень весело. Со всей нашей ветки собрались сюда офицеры. Всё молодежь веселая, дельная, умная, молодец к молодцу. Здесь я значительно пополнил свой «Сборник рассказов очевидцев о Китайской войне». Большинство офицеров участвовали в делах с китайцами и записывали свои впечатления. Описания их отличаются правдой и жизненностью. Еще раньше, в Порт-Артуре, я достал 4 рукописи, в Мукдене – 5. Таким образом, у меня уже составился порядочный сборник.

Далеко за полночь перебрались мы в наш вагон и утром, чуть свет, едем дальше. Погода отличная; солнце далеко освещает окрестности. Влево тянется все та же бесконечная равнина и те же поля. Виднеются деревни, хутора. Все они обсажены кудреватыми деревьями. Вереницы жителей, снующих по делам из одной деревни в другую, сливаются вдали в сплошные черные полосы. Оживление большое.

Вправо близехонько видны горы. Дорога то приближается к их подножью, то удаляется. Говорят, вдоль этих вершин где-то тянется Великая Китайская стена. Пока ее не видно. Впервые мы встретимся с ней в Шанхай-Гуане.

Проезжаем обширную деревню. Китайцы, в своих характерных синих костюмах, спокойно стоят и смотрят на нас. Едем медленно. Я вглядываюсь в их лица. Ни у кого из них не вижу выражения удовольствия или удивления. Напротив, замечается скорей какая-то насмешка, озлобление. Да оно, ежели вникнешь в дело, и понятно. Китайцы необыкновенно почтительно относятся к могилам своих предков, и, как уже я говорил, каждый из них отводит на своем поле уголок для кладбища. И вот, эта самая дорога на пути своем уничтожила множество могил. Положим, она платила владельцам земель, но ведь неприятное-то чувство осталось. По моему мнению, в этом кроется главная причина неудовольствия китайцев против дороги. Кроме того, во многих местах, как я заметил, дорога перерезала, крайне неудобно для жителей, их поля и деревни. В столь густо населенной местности этого избегнуть невозможно, но китайцам-то от этого не легче. Сообщение между жителями затруднилось, а также и уборка полей.