У стен недвижного Китая
Шрифт:
– Тут нам уже не о панике нужно думать, a о том, чтобы спасаться как можно скорее из этого проклятого города, пока еще не поздно. Вы слышите? вы слышите?
С воем и шипением над госпиталем пролетела новая граната и с треском разбилась где-то очень близко. Госпиталь задрожал. Все мы вздрогнули.
– А вот следующая граната попадет в самый госпиталь, и все мы погибнем под развалинами, – не успокаивался доктор.
– Да перестаньте, доктор! Что вы все волнуетесь? То ли еще бывает?
– Ну, я не знаю, что еще бывает хуже? – говорил доктор, в отчаянии размахивая и вертя руками, точно он хотел отогнать от себя
– А вот, когда вы, доктор, попадетесь в плен к китайцам и они начнут вас живьем ампутировать и вы лично убедитесь в пользе хирургии, тогда вам будет гораздо хуже, чем теперь, – заметил молоденький ядовитый офицер.
– Вы, благодетель и друг человечества, напротив – должны нам показывать пример мужества, твердости и выносливости, a вы только расстраиваете всех нас вашими ужасами! – сказал сердито другой.
– Вот вы увидите, что всех нас вырежут: что вы тогда скажете? – сказал с отчаянием доктор.
– Когда нас всех вырежут, тогда мы решительно ничего не увидим и не скажем! О чем же вы беспокоитесь? Примите каких-нибудь успокоительных капель, что ли!
Французский доктор, добродушный и не унывающий Уйон, сообразил разговор и ободрял своего коллегу по-русски:
– Nichevo! Nichevo!
В палату быстро вошел молодой полковой адъютант Карпов, признанный полковыми дамами вне конкурса за красоту, элегантность и остроумие. Несмотря на осаду, он всегда был безукоризненно одет, носил китель и фуражку снежной белизны и даже на позиции, как говорили, выезжал щеголем. Его друзья говорили, что он был очень храбр, но его преследовали китайские гранаты и каждая лошадь, на которую он садился, была под ним убита. Поэтому его просили ходить пешком, чтобы не губить полковых лошадей.
Ha этот раз его безупречный китель, аксельбанты и лакированные сапоги были измяты и в пыли.
Он был очень бледен и взволнован.
– А! Карпов! Ну, скорее! какие новости? опять лошадь убита? Ну садись к нам и рассказывай! Хочешь красного монастырского вина? Что нового? Что ты так бледен? Что делает Анисимов?
Вопросы посыпались с разных сторон.
– Oh! Mr. Karpoff! Bonjour! Comment ca va? Quelles nouvelles nous apportez vous? О! господин Карпов! Как дела? Какие у вас новости? – заговорили французы и стали крепко пожимать руки Карпову.
– Tr`es mal! Tr`es mal [6] ! – ответил Карпов, сел среди товарищей, выпил стакан вина и стал рассказывать. Каждое его слово переводилось французам.
– Господа, поздравьте меня, – говорил Карпов, – едва не был убит и спасся самым непонятным образом!
– Опять чудесное спасение на лошади?
– Нет! Я сидел у вокзала, на каком-то деревянном ящике…
– Пули, гранаты и шрапнели носились вихрем… – перебил кто-то.
– Господа, не перебивайте! дайте ему говорить!
6
Очень плохо! Очень плохо! (фр.) (Здесь и далее в сносках даны переводы, сделанные редактором настоящего издания.)
Карпов продолжал:
– Сижу я на ящике. Вдруг над моей головой раздается удар шрапнели, и я лечу с ящика на землю. Хороший заряд шрапнели попал в ящик, разбил его в нескольких местах и ранил стрелков, которые были вблизи. Я поднялся с земли ошеломленный, осмотрелся и увидел, что у меня все в порядке. Нигде не ранен.
– Ты неуязвим, как боксер. Ну а что Анисимов?
– Господа, наши дела очень плохи! Китайцы открыли такую ожесточенную канонаду по вокзалу, что, вероятно, они хотят повторить свою атаку ночью. Командир полка предугадывает общее нападение китайцев и намерен увести с вокзала все роты. Я должен сказать вам по секрету, что наше положение очень тяжелое и мы должны быть готовы ко всему. Командир полка приказал, чтобы все офицеры были на своих местах и приготовились на случай отступления. Приказано нашему артиллерийскому обозу снять все лишние тяжести. Полковник Вогак уже предупредил иностранцев о возможности отступления.
Если китайцы возьмут у нас вокзал, то 7-я рота Полторацкого должна будет отбиваться и прикрывать мост до тех пор, пока весь отряд не уйдет из Тяньцзина. Затем приказано сломать мост, отступать и промышлять, как Бог укажет. Англичане пойдут в авангарде отряда. За ними русские, жители, раненые, иностранцы и обоз. Раненые, женщины и дети будут посажены на двуколки. В арьергарде останутся немцы, которые должны будут удерживаться в медицинской школе и на кладбище до последней возможности. Как видите, положение весьма неутешительное! Город пылает от пожаров, и русское консульство сгорело дотла.
Все молча переглянулись.
Каждому живо представилась печальная картина поспешного отступления. Отчаянное бегство с городскими жителями, женщинами, детьми и ранеными. Бесконечный, растянутый обоз! Беспрерывное нападение китайцев.
Перестрелка, крики, слезы и общая паника!
– Вот видите! я вам говорил, но вы мне не верили. Все пропали! – заговорил расстроенный доктор и снова безнадежно замахал руками.
– Нет! – сказал более бодрый офицер, – я убежден, что Анисимов никогда не отдаст вокзала китайцам и не уйдет из Тяньцзина! На то он Анисимов! Конечно, он сделает все приготовления к отступлению, но он не уйдет. Да разве бывало когда-нибудь, чтобы русские отдавали свой город неприятелю и бежали?
– Но ты забываешь, что концессии наполнены мирными жителями, которых мы должны спасать. Мы поневоле должны будем отступить, чтобы вывести всех жителей из города. Иначе нас перебьют здесь всех до одного, если мы останемся без вокзала и будем укрываться в домах.
– Нас так же хорошо могут перебить в дороге, во время нашего отступления.
– Но в поле при отступлении мы можем, по крайней мере, отбиваться и отстреливаться. А что мы сделаем здесь, в этих узких и скрещенных улицах? Конечно, без жителей и женщин мы бы засели здесь и отбивались до последней капли крови.
– Никуда мы, господа, не уйдем и благополучно выдержим осаду. Анисимов никогда не отступит!
– Пропали! Все пропали! – вздыхал доктор и размахивал руками еще энергичнее.
Появился забайкальский казак с бурятским лицом, с круто загнутой шапкой, в белой рубахе, почерневшей от трудов, с кривой шашкой сбоку и с запиской в руках. Записка сообщала, что командир полка приказывает всем офицерам быть готовыми на случай отступления.
Здоровые и раненые офицеры крепко и молча пожали друг другу руки и разошлись. В нашей палате остались только Котиков, Пуц и Макаров.