У страха глаза велики
Шрифт:
Тихо и осторожно, почти как ниндзя, я сунула нос в полуоткрытую дверь…
Вот так да! Никого. Неудивительно, что я не могла узнать голосов — бешеный спор, так меня настороживший, сосредоточен в рамках телеэкрана, откуда доносятся всякие душераздирательные реплики. Опять очередная Мануэла никак не может выбрать между очередными Роберто и Энрике, поскольку ей жутко мешает очередной злобный Рамирес…
Вообще-то, сколько я тут обитаю, все смотрят дурацкий ящик по своим комнатам, хотя в холле он, конечно, самый основательный, дюймов сорок, а то и больше — серый квадрат на стене, Малевич третьего тысячелетия. Мне все казалось, что
А может — вон там какие страсти играют, обыденной жизни не чета — сериалы стали уже настолько самодостаточными, что… м-м… активизируются сами по себе? Жутковато…
И тут я почувствовала, что в холле кто-то есть. Вдруг. В одно мгновение. Так наваливается духота, когда неожиданно отключается вентилятор. Неслабое ощущение, надо сказать. Хотя ни одного постороннего звука не слышно — ни движения, ни дыхания, только страстные речи героев экрана. То ли мерещится, то ли нервы напряжены до такой степени, что воспринимают биотоки или как их там еще обзывают.
Впрочем, морок быстро рассеялся. Какие там биотоки — просто мозг, поднатужившись, сложил элементы окружающей обстановки и выдал на-гора результат, хотя и в несколько странной форме. Ну да, моя голова еще и не такое умеет.
Главная героиня между тем отчаянно зарыдала, обессиленно и изящно опустившись на колени возле столь же роскошной, сколь и необъятной кровати. Горестно-безутешно уткнувшись в нее головой, страдалица ухитрилась, однако, не потревожить ни единого волоска прически. Вот бы мне так! Моя шевелюра, чем ее не обрабатывай, ведет себя, как ей вздумается, и рассыпается не то что от движений — кажется, даже от мыслей.
По экрану поплыли титры. Ну и? Телевизор не обманул моих ожиданий и сам собой переключился на другую программу, сообщив, что хорошего пива должно быть много. Следующий канал логично продолжил затронутую тему, вкрадчиво объяснив, какими именно памперсами лучше всего пользоваться после употребления большого количества жидкости. Очень содержательно, но пора, наверное, уже и поздороваться.
— День добрый, Зинаида Михайловна! Я не помешала?
— Здравствуй, Риточка! Не умею я с этим пультом обращаться, как его выключить?
Я ткнула нужную кнопку, экран погас, Зинаида Михайловна удивилась:
— А я все время вилку выдергиваю. Как же так? Это ведь кнопка включения…
Услышав подобный глубокомысленный вывод от кого другого и в другой ситуации, я наверняка расхохоталась бы, но тут меня что-то остановило. Неудивительно, что холл поначалу показался мне пустым. Зинаида Михайловна в массивном кожаном кресле напоминала мумию какого-нибудь Тутанхамона — и не только размерами. Ох, и постарела она за то время, что я тут нахожусь. И даже как будто усохла. Мне стало ее порядком жаль: дочь погибла, внучку ножиком порезали хоть и не смертельно, но основательно, а тут еще и Стас… Наверняка ведь она знает или хотя бы догадывается, что он приходился ей внуком.
— А с вашим телевизором что?
— Да кто ж его знает? Не показывает. Герочка вот обещал мастера вызвать.
Ох, если бы все проблемы решались так же легко. На такой случай у меня есть Кешка — тринадцатилетний технический гений, который наверняка лет через двадцать получит какую-нибудь нобелевку, а то и две. Либо уж как минимум станет новым Гейтсом или Джобсом. Если, конечно, раньше никто его не придушит — вредности в юном даровании ничуть не меньше, чем талантов. Нет бы тихонько сидеть и грызть научный гранит — обязательно ему надо, чтобы результаты его экспериментов радовали как можно большее число окружающих.
Да ведь как еще радуют… Когда стул под завучем вдруг начнет жизнерадостным голосом пересказывать рекламу какого-нибудь «сжигателя жира» — окружающие, ясное дело, в восторге. Кроме самой жертвы, естественно. Разве бедная женщина виновата, что весит почти центнер? Ну не любят ее, так я, к примеру, в жизни не встречала завуча, которого бы любили ученики. От инфаркта ее тогда спасла, по-моему, лишь тридцатилетняя педагогическая закалка.
В общем, невинный отрок Иннокентий, воистину! Мы живем в соседних, «склеенных» углами домах, два этажа разницы. И когда я вижу, как Иннокентий, мать его, Глебов вроде паука на паутинке соскальзывает по репшнуру со своего балкона на мой — вроде и рядом, а у меня каждый раз сердце уходит не то что в пятки, прямо в пол.
Энергии лишней у него много, у преступника малолетнего. Часть ее дитя тратит на общественно-полезную деятельность: как-то я свела его с одним своим знакомым, и с тех пор Глебов поддерживает в рабочем состоянии всю тамошнюю офисную технику — от компьютеров до вентиляторов. Но чтобы всю Кешкину энергию потратить, одного опекаемого офиса явно мало. Даже вкупе с процессом обязательного среднего образования. Вот и развлекается юное дарование, как умеет. А так вообще-то он парень добрый, помочь «осиротевшей» в одночасье бабушке наверняка не откажется. Если, конечно, я его на городских пространствах выловлю — это раз. Если он не грохнется в обморок от одного упоминания такой археологии, как этот чертов «Горизонт» или как бишь его там — это два. Если… Да ладно, попробовать-то можно?..
42
Умножающий познание умножает скорбь.
Решительно, сегодня — везучий день. Может, со смертью Стаса все неприятности наконец-то иссякли? Забыть все мои фантастические предположения, собрать какую-никакую доказательную базу для Германа свет Борисовича и — прощайте, господа Шелесты, на всю оставшуюся жизнь.
Впрочем, это потом. Сейчас первоочередная задача — утешить Зинаиду Михайловну. На мое счастье Глебов не только оказался дома, но и был «до пятницы совершенно свободен». Ну не до пятницы, естественно, лишь до сегодняшнего вечера, но на обследование телевизора, надо думать, хватит.
Поскольку по неясным для меня причинам Кешка готов оказывать мне всякие услуги по первому намеку, он явился пред мои светлые — ну, серо-голубые обычно считаются светлыми, правда? — очи уже через полчаса. Зинаида Михайловна ахала и ужасалась — как же такой малютка полезет в это гадкие электрические кишки? Ничего себе малютка! Глебов в свои двенадцать не то тринадцать годков ростом мог соперничать уже со мной, а соображалка у него лучше, чем у большинства моих знакомых взрослых.
Памятуя о незыблемом правиле «не лезть под руку мастеру», я оставила Иннокентия наедине с «больным» и благоразумно удалилась. Однако не прошло и четверти часа, как доблестный борец с электроникой вновь возник на моем пороге.