У студёной реки. Сборник рассказов и эссе
Шрифт:
И теперь Студент был спокоен. Он знал, что силы не главное, главное вера в их наличие. Он знал, что его ждут – там, в поселке, на берегу озера, в маленьком уютном домишке, и он пройдет этот путь, ведь было лето, дорога суха и тверда, совершенно нет ветра и тем более летящего в лицо колючего, жесткого, тяжелого от воды камчатского снега.
Последний поворот, огибающий высоченную гору, а далее развилка – налево в поселок, направо к берегу, где находился заветный домик.
– Пойду напрямик,– решил Студент и принялся штурмовать гору. Одолев подъем с вершины горы, он уже видел огоньки и блики на воде. В полной темноте, падая и поднимаясь, заваливаясь в канавы, и обходя огороды Студент, наконец, добрался до заветного оконца. Оконце светилось как бы затухающим огоньком, а внутри домика вокруг стола, на котором мерцала свеча, сидела вся компания. Чих-Пых что-то рассказывал, лукаво улыбаясь и поглядывая на Танечку. Та нахмурила бровки и быстро влепила Володе легкий подзатыльник. Все улыбались, а к столу подошел Толя, чуть в отдалении был замечен и Толян – парень существенно более крупный и от того получивший такое более увесистое имечко от друзей.
Насладившись картинкой, которую Студент определил как «Тайняя вечеря», он постучал в стекло, – сперва аккуратно, а затем с нарастающим усилием. Все подняли головы, а Володя, как старший в компании, слегка нахмурился и отправился к двери сосредоточенный и решительный. Студент не стал больше играть, а шагнул к проему открывающейся двери. Володя, не видя в кромешной черноте, кто такой ломится после полуночи в дом, внимательно оглядел силуэт, и быстро догадавшись, что это Студент, громко закричал:
– Студент, п….. чих-пых, приехал!
Вся честная компания вывалила в дверь и Студента под бесчисленные вопросы руки друзей повлекли в домик.
–Ты откуда?
– Куда вы запропастились?
– Что случилось?
И еще ряд таких простых и необязательных для ответа вопросов было задано друзьями Студента.
Студент обессилено отмахивался от друзей – вдруг подступила усталость, очнулась боль в ногах, и только и успел сказать, перед тем как уснуть:
– Я пришел, а Доцент остался – его нужно завтра забрать, ведь у него гастрит.
Утром, ярким байкальским утром, когда на берегу каждодневная рыбацкая суета и подсчет улова, треск моторов лодок, мотоциклов и машин, Володя снаряжался в путь. Студент, промучившись всю ночь от болей в ногах, как и ожидалось, утром с огромным трудом вышел его проводить. Ноги распухли, проступили синяки, ссадины кровоточили. Девчонки уже носились вокруг него с бинтами и зеленкой. Махнув на прощание Володе рукой, Студент отправился к Байкалу на свой заветный камень размером с самосвал, плоский и лежащий в воде у берега. На камне можно было лечь на спину, опустить ноги в воду и лежать, впитывая потоки бескрайнего неба и ловя шаловливые байкальские ветры. Именно так провел несколько часов Студент и с удовлетворением отметил – ноги, отмокая в байкальской воде, стали подживать.
К вечеру вернулся Володя с Доцентом. Зрелище напоминало эвакуацию погорельца. Доцент был несколько растерян и выглядел обиженным.
Через несколько дней к отряду присоединился и БиДэ, появившись внезапно, ровно так же, как и исчез. Узнав о событиях в отряде, БиДэ отвел Доцента в сторонку и несколько сердито выговаривал ему с полчаса, что всю компанию несколько позабавило.
Студент достаточно быстро оправился и уже на третий день вполне уверенно вышагивал, и вскоре приступил к работе, понимая теперь, что иной прожитый день стоит десятков иных и что иногда, что бы прожить достойно такой день, к нему следует готовиться загодя.
У ОСТРОВА СВОЯ ЗАГАДКА
Буровой станок дрожал напрягаясь, дыбился и задыхался, внедряясь в глубину байкальских отложений.
По заданию лимнологического института бурились несколько неглубоких скважин не просто на берегу Байкала, а на острове Ольхон - необычном и даже священном месте славного озера.
У станка стоял Корнеич, - буровой мастер и, матерясь, накручивал рукоятку ручного управления механизма подачи.
Суть его возмущений сводилась сразу к нескольким проблемам.
Первая из них, – ветхость бурового агрегата, оснащенного слабеньким двухтактным мотором «Дружба», едва-едва справлявшегося с задачей.
Вторая проблема состояла в том, что бурили плотную и такую жирную глину, что при проходке в глубину на один метр, двухметровая колонковая труба полностью забивалась набухающей от воды породой, и приходилось раз за разом тащить трубы наверх, чтобы освободить колонковую трубу от породы.
Третье неудобье заключалось в извечном с утра до обеда желании бурового мастера унять дрожь организма, вызванную вчерашним принятием спиртосодержащих жидкостей.
Третья проблема обостряла две первые, поскольку если бы этой проблемы не было, то при умелом использовании станок вполне справлялся с задачей и выдавал положенные ему по паспорту 20 метров проходки в глубину и даже более.
Вторая особенность также не была новостью: байкальские донные глины были чрезвычайно чисты и набухали, касалось только от одного внимательного, но слезливого взгляда.
Основная проблема утреннего недомогания преодолевалась Иваном Корнеичем стойко ровно до обеда, когда достав из туеска омуль с душком, он с умиротворенной улыбкой припадал к фляжке с мутным молочным тарасуном, прикупленным у здешних бурят.
Омуль с душком то же бурятская забава. Это как у французов – сыр с плесенью. Вонюч, непригляден, и с непривычки вызывающий опасения за свой организм при потреблении продукт, но попробовав раз, другой многие увлекаются «экстримом» вкусовых ощущений и уплетали рыбку с душком с удовольствием.
После обеда, Корнеич становился под влиянием тарасуна настолько благодушен, что к станку, сиротливо стоящему рядом с палаткой, он более не подходил, предпочитая рассуждать теперь на общечеловеческие темы.
И тут наступала вахта Студента, который был приставлен в качестве подмастерья к опытному Корнеичу. Приняв тарасуна и заев его вонючей, но крайне нежной рыбой, Корнеич давал инструкции не отходя от палатки, а Студент вставал к станку, довершая план выработки, если до обеда не удавалось достичь запланированной отметки.
Корнеич был типичным представителем братии, собиравшейся под знамена геологического сообщества с наступлением полевого сезона. Отсидевшись зимой в подвалах и кочергарках, занимаясь рутиною и бытом семейного уклада, однажды вдохнувшие воздух свободы люди, подобные Корнеичу, спешили по весне в геологические управления. Здесь, как правило, набирали сезонных рабочих для полевых партий, а те и рады были возможности с весны до поздней осени провести в тайге, где можно было поправить здоровье, финансовое своё печальное положение и, надышавшись чистейшим воздухом, получить силы для нового жизненного рывка.