У входа нет выхода
Шрифт:
Гавр полз рядом, честно прижимаясь брюхом к траве и прикрывая лапой нос. Ему казалось, что он хорошо спрятался. То, что выставленные горбы сложенных крыльев способны выдать кого угодно, его ничуть не беспокоило.
Из-за густоты кустарника Рина упустила из виду овраг и вспомнила о нем, только когда сползла грудью. Мокрая земля стала съезжать вниз. Рина оказалась в глупейшем положении. Ботинки – на насыпи, колени, живот и голова – в овраге.
По дну оврага, растянувшись редкой цепью, двигалась четверка берсерков. Рина видела только двух крайних. Тот, что старше – с тяжелым арбалетом. Ружейный
Двух других выдавали только голоса из соседнего оврага.
Рина скосила глаза на Гавра. Вытянув морду, он шумно выкусывал из лапы репейник. Рина порадовалась, что у берсерков нет с собой ничего съедобного: у Гавра хватило бы ума начать клянчить.
Она попыталась дотянуться до его шеи нерпью, но гиела устроилась слишком далеко. Неосторожно шевельнешься – и скатишься по песчаной насыпи под ноги берсеркам.
Понимая это, Гавр нагло уселся на насыпи. Сидел, чесал лапой грязный живот. Позевывал. Еще пять секунд, и его не увидит только слепой. Рина, шипя, привстала и бросила комом земли. Попала по крылу, где нежные косточки ловили в вилку кожистую пленку, прорезанную кроветворными жилками. Гавр опасливо обнюхал земляной ком и, скаля острые зубы, удалился в кустарник: обижаться.
Берсерки переговаривались совсем близко. Рину спасала только темнота и то, что она находилась выше по склону. Увидев удобный камень, берсерк с арбалетом сел на него, вытянув ноги. Его молодой спутник неохотно остановился, поигрывая топориком. Белесый, подвижный, с беспокойным маленьким лицом. Такой даже на табурете не сможет сидеть спокойно и будет, непрерывно вертясь, ввинчиваться в него.
– Гамов видел урода где-то здесь. Пока снижался – тот исчез.
Берсерк с арбалетом сунул руку в сумку.
– Я захватил пару болтов с разрывными наконечниками. Осколки будут собирать по всему лесу.
Из соседнего оврага вопросительно свистнули. Берсерк тоже ответил свистом. Наклонился и, плюнув на подорожник, вытер грязь с ботинка.
– А как этот Гамов бережет свою гиелу! Псиосный маньяк! А уж привязана она к нему! Никогда не думал, что гиелы могут к кому-то привязываться.
– Гамов не псиосный. Я хорошо его знаю, – возразил молодой.
– Как не псиосный? Зарабатывает-то он много!
– Это – да. Не знаю, как он поступает со своим псиосом, но на удовольствия точно не тратит.
– Тем более псих. По-моему, получил, так используй сразу. У одного из парней, что Тилль сегодня обезглавил, тоже осталась куча псиоса. Все жался! А толку? – раздражаясь, сказал берсерк с арбалетом.
Снова раздался нетерпеливый свист. Берсерк неохотно поднялся.
– Да иду я, иду!.. Достали! Подождать не могут! – сказал он недовольно.
Проводив взглядом его спину, Рина выпустила воздух через нос. Два крупных земляных кома она держала руками. Третий прижимала подбородком. Именно он и покатился, когда она стала осторожно выползать назад. Гавра в кустарнике не было.
– Гавр! – окликнула она шепотом. – Ты еще обижаешься?
Никто
К ночному туману примешивался запах дыма. Потом Рина увидела и костер, лежащий ниже тумана и соединенный с ним дымной стрелкой. Значит, ведьмари вышли к картофельному полю, никого не нашли и встали лагерем.
– Гавр! – крикнула она громче.
На этот раз Рине почудилось, будто она что-то услышала. Она побежала в тумане, налетела на россыпь камней и, выскочив на ровное место, внезапно увидела Гавра. Он сидел на задних лапах и, развесив крылья, разглядывал толстую рогатину, торчащую из кустарника. Что-то в этой рогатине ему активно не нравилось, потому что он наклонял голову то вправо, то влево, и принимался утробно ворчать.
– Что, теперь всякую деревяшку будем бояться? – Рина толкнула палку ногой. В следующую секунду она болталась головой вниз и созерцала разинутый рот и две янтарные пуговицы. В пуговицах отражалась луна с дырками для ниток.
– Я Горшеня – голова глиняная, пузо голодное! Ты мне нравишься! Я тебя съем!
Мешкать было нельзя. Громадный рот откидывался все дальше.
– Чем докажешь, что ты Горшеня? – выпалила Рина.
Запрокинутый горшок дрогнул в обратном направлении. Было заметно, что прежде о доказательствах гигант не задумывался.
– Я Горшеня!
– Это я Горшеня, а двух горшень не бывает! – продолжала толкать мысль Рина.
Логика хромала на все протезы, но рот у великана больше не открывался. Горшеня мыслил, и мысль его была тяжела, грустна и загадочна, как он сам. Внезапно гигант отпустил ее. Рина успела выставить руки. Она еще катилась по траве, а великан сел на траву и подпер ручищами голову.
– Ты Горшеня! А я кто? – спросил он с тоской.
Рина проверила, цела ли у нее шея. Шея была цела, но вращалась только в одну сторону.
– Я подумаю и потом скажу, – пообещала она.
Глава 20
ХОЛМ У КОПЫТОВА
Лучи отрываются от солнца и расходятся в разные стороны. И наступает момент, когда от луча до луча миллионы километров, они бесконечно чужды друг другу и никакое общение между ними невозможно. Единственное, что нужно лучу, чтобы перестать быть одиноким, – это вернуться к солнцу.
– А ну иди сюда! – строго сказала Рина.
Она распахнула тулуп и прильнула ухом к брюху Горшени. Это была не глина, а прочный медный котел впечатляющих размеров.
– Кто у нас там: мальчик или девочка?..
– Никто, – ответил гигант грустно.
– Так ты ел Сашку или не ел?
Горшеня стал припоминать. Ел он многих и в разное время.
– Ворочается все время. Пинается.
– Выплюнь сейчас же!
– Негоршеням не положено! – заупрямился великан.
Рина забарабанила в медный котел.