У всякой драмы свой финал
Шрифт:
– Разве я что-нибудь говорил о таланте? Чтобы блистать, – усмехнулся он, – не обязательно иметь талант, надо иметь совершенно другие данные, и у вас они есть. Ольга не стала уточнять, о каких данных говорил Дорчаков. А тот, прежде чем отойти от нее, добавил полушепотом, приблизившись к уху:
– Для того чтобы в театре мгновенно стать примой, надо мгновенно стать близкой главному режиссеру.
Ольга продолжала улыбаться, она прекрасно поняла Дорчакова, вот только он не понял, что такие кульбиты не про нее.
Дорчаков отпустил ее руку и, уже отступив шаг в сторону, задержался
– А что касается таланта, то талант пусть сам бьется лбом о стену и пробивает себе дорогу! – и отошел от Ольги.
Нарлинская взяла под руку третью спутницу. Это была высокая женщина с волевыми даже мужскими чертами лица, на ней надет был строгий брючный костюм неопределенного темного тона. По лицу у нее плавала, как рыбка в аквариуме, улыбка, которая появлялась то справа, то слева от губ, то в правом, то в левом ее глазу. Глеба это немного поразило, хотя на своем веку ему приходилось видеть всякое. Ева прижала голову к ее плечу:
– Познакомьтесь, Глеб, это моя самая сильная и единственная привязанность помимо театра. Она для меня вместо отца и матери, и всех остальных. Она первая разглядела мой талант и обратила на меня внимание Антона. Все мои успехи я посвящаю ей. Она достойна самых высоких слов и самого большого уважения. Она нянчится со мной, как с ребенком, и я безумно люблю ее за это.
Женщина решительно прервала речь Нарлинской, нагнула голову и грубоватым мужским голосов коротко и сухо представилась Корозову:
– Думилёва Евгения Павловна! – не сказала больше никаких слов и Нарлинская тоже не посчитала необходимостью, дать другие пояснения.
Думилёва подошла к Ольге, окинула ее пытливым взглядом, при этом Глеб уловил какую-то ревностную вспышку в глазах Нарлинской:
– А ты сегодня неплохо выглядишь, – Думилёва сразу перешла на «ты» и произнесла эти слова так уверенно и твердо, как будто она тысячу лет уже знала Ольгу и точно знала, как та выглядела вчера, позавчера и еще раньше, хотя видела жену Глеба впервые.
Ольга поймала улыбку у Думилёвой где-то между бровями и поблагодарила за этот странный комплимент:
– Спасибо, – сказала и не замедлила парировать. – И ты сегодня хорошо выглядишь в этом костюме! – она вернула ей ее же обращение, на что все спутники Евы обратили внимание, но явно не придали этому никакого значения. А Глеб порадовался за жену. Между тем, Думилёва снова решительно подтвердила, словно ей и правда было известно об Ольге очень многое:
– Да, да, в тебе сегодня есть шарм! – и опять все прозвучало так, словно Думилёва знала, что вчера, позавчера или много дней назад этого шарма в Ольге не было.
– Благодарю, – снова ответила Ольга. – И ты сегодня на высоте.
Думилёва взяла ее под руку, и отвела в сторону, ни с того ни с сего признаваясь:
– Нет, нет, сегодня я в плохой форме. Видела бы ты меня раньше, когда мне было столько же, сколько тебе теперь. Вот тогда я была огонь-баба! Мужики, как тараканы, бегали вокруг меня!
Ольга дипломатично удивилась:
– Разве тебе сейчас намного больше лет?
Думилёва в ответ заставила пробежать улыбку по всем уголкам своего лица, заметив вслух:
– Ты умная девочка! Я
Но Ольга снова слукавила:
– Не обижайся, у каждого есть недостатки, их непросто изжить.
Думилёва усмехнулась, улыбка застыла у нее в левом глазу, и вдруг предложила, оглянувшись на Глеба:
– А давайте с вами дружить. Люблю умных людей. Терпеть не могу дураков. А посему отбросим всякие церемонии! Вот он, – показала на Ватюшкова, – просто Андрей. В детстве Андрюха! А он, – кивнула в сторону Дорчакова, – просто Антон. В детстве Антошка! А я – Евгения. В детстве Жека! Ну а Еву вы все знаете, она и при Адаме была Евой. Глеб, я думаю, и в детстве был Глебом! И Ольга всегда была Ольгой! Как вам мое предложение? У кого-нибудь из присутствующих есть возражения? – обвела всех глазами, никто не возразил. – Нету! Очень хорошо! Значит так и постановим!
Ольга не ожидала такого предложения и потому немного растерялась. Глеб усмехнулся про себя, интересно, что будет дальше, что еще выкинут друзья Нарлинской. Евгения отступила от Ольги, быстрым взглядом осмотрела зал и потом сказала Глебу, словно поняла его мысли:
– Да ты не беспокойся, Глеб, я не такая страшная, какой кажусь на первый взгляд!
Ева подхватила Корозова под локоть, приговаривая:
– Мне нравится этот ресторан. Поэтическое название. Как белый лебедь на пруду! – ее маленькие уши, слегка прикрытые волосами, порозовели, как будто она застыдилась своего сравнения. Прыснула мелодичным приятным смехом. И словно оправдываясь, заметила. – Теперь так мало романтиков. У всех на уме деньги, деньги, деньги. Какая-то денежная вакханалия, – сморщила лицо.
Глеб развел руками, выдохнул:
– Все течет, все меняется. К сожалению, без денег нынче не проживешь.
– Увы, к великому сожалению ты прав, Глеб! – она чуть отступила, при этом за локоть Корозова держалась крепко, ни на секунду не выпускала из своих пальцев, признаваясь. – И я тоже грешна в этом, безмерно люблю деньги.
Неожиданно Глеб сменил тему разговора, отчего она несколько замешкалась, когда услыхала вопрос:
– Не появлялся возле тебя тот парень с цветами? Не передала ты ему мою визитку? Ей не хотелось возвращаться к этой теме, но она чувствовала, что это было главной причиной, почему Корозов пригласил ее в ресторан. И Нарлинскую злило, что резон был не в ней, что она оказалась здесь обыкновенной наживкой. Потому постаралась увести разговор в сторону:
– Нет, я больше не видела его! – сказала с раздражением. – И не вспоминала о нем. У меня появилось столько новых почитателей, что голова кругом идет, просто ужас какой-то. Зрительская любовь иногда так утомляет. Ведь они видят меня не такую, какая я на самом деле, а такую, какая я на сцене. И приходится постоянно соответствовать сценическому образу, а это не всегда приятно и не всегда хочется делать. Вот и ты смотришь на меня, как на актрису Нарлинскую, а не как просто на Еву. Только мои друзья знают меня настоящую и любят меня за это, и я благодарна им. Я так устала, Глеб, так устала.