У жены под кроватью
Шрифт:
Можно представить ее досаду, когда, выползший на середину спальни Желтухин вдруг заявил:
— Глаша, я домой. Верни мои вещи.
— С ума ты сошел, — прошипела Глафира. — Как я при муже вещи тебе верну? Сейчас же вернись под кровать.
— Но Пончиков спит, — не сдавался Желтухин. — Я вполне могу выйти без всяких помех.
— Нет, он не спит, — возразила Глафира и так яростно ущипнула мужа, что тот закричал раньше, чем успел проснуться:
— А-ааааа!
Криком этим Желтухина мгновенно задуло обратно, под Глашину кровать.
— Вот видишь, — прошипела Глафира, когда бедолага-Пончиков вновь захрапел. — Этот припадочный
— А что же мне делать? — пригорюнился Желтухин.
— Лежать под кроватью до самого утра.
— До утра?! — ужаснулся Желтухин. — Нет, я лучше в трусах проскользну.
— А как же Липка?
— Скажу ей, что меня опять ограбили.
— Что ж, иди, — разрешила Глафира и вновь ущипнула Пончикова.
На этот раз бедняга не просто взвыл, он сорвался с кровати и с криком “Клопы! Клопы!” забегал по комнате. Желтухин, разумеется, никуда не пошел. Он остался на своем прежнем месте, а Глафира, торжествуя, обратилась к мужу:
— Откуда у нас клопы, чудовище?
— Не знаю, — ответил Пончиков, — но меня кто-то жрет.
— Не выдумывай, — рассердилась Глафира, — ложись лучше спать.
И Пончиков лег. И почти мгновенно захрапел. А вот Желтухину не спалось. Он снова выполз из-под кровати, что пагубно сказалось на исщипанном боку Пончикова. Разъяренная Глафира на этот раз так безбожно впилась ногтями в супруга, что тот зашелся нечеловеческим криком. У Желтухина даже по коже продрал мороз. С ужасом он подумал: “Вот, горемыка, допился. Белка что ли накрыла его? Э-хе-хе, не жилец Пончиков, не жилец”. Иван Семенович и не подозревал о жестоком участии Глафиры.
Но ее можно понять. Женщина тоже была в отчаянии. Она-то мечтала сочетать приятное с полезным: приятное — секс (много секса), полезное — рога подруге путем совращения ее мужа и любовника. Любовник, т.е. Роман, был для Глафиры особенно лакомым, но как тут к нему подберешься, когда невозможно сладит даже с Желтухиным. Он все время рвется домой к своей Липочке, черти ее раздери.
В общем, трудно осудить Глафиру. Учитывая ее богатые замыслы, Глафиру даже можно понять, чего нельзя сказать о Желтухине. Вот кого понять никак не могу: что он заладил: “Домой да домой!”? Занимайся тем, чем велено, раз добровольно пришел.
Но Желтухин упорно ничем не хотел заниматься, а потому ночь для Глафиры была безвозвратно потеряна. Она страдала, бедняжка, но еще сильней страдал Пончиков, который неоднократно был призван криком своим загонять под кровать мятежного Желтухина. Глафира была упряма, а потому троица эта встретила утро тем самым, чем занималась всю ночь: Иван Семенович рвался домой, Пончиков его не пускал, потому что Глаша безбожно его щипала.
Ночь была адская. Сумасшедшая ночь.
Именно благодаря этому чудесно выспался Роман — у Глафиры времени для него так и не нашлось. Впервые за последние дни Романа никто не беспокоил, он даже видел сны, а, проснувшись, спокойно проследовал в ванную. Глафира в то время в спальне скандалила с Пончиковым. Желтухин, прислушиваясь к скандалу и к ломоте во всех членах, по-прежнему лежал под кроватью и проклинал свою похотливость.
В ванной (под громкую ругань супругов) Роман умылся, причесался и, наткнувшись на бритвенный станок, даже побрился. Вполне довольный собой, он отправился в кухню, где вскипятил в чайнике воду и выпил чашечку растворимого кофе. После этого он вернулся на балкон, мурлыча под нос задорную песенку и внутренне
С этой мыслью Роман и перелез на балкон Желтухиных. Перелез, побродил по пустым комнатам… Липочки дома не было, Марьванны — тоже. И Романа, грубо говоря, потянуло в стойло. Да, у Глафиры спокойней, но ему почему-то захотелось к Липочке. Он решил вернуть свой матрас под кровать Желтухиных, каких бы хлопот ему это ни стоило. Полный благих намерений он ступил на балкон Пончиковых и… тут же был настигнут вездесущей Глафирой.
— Ты где был? — грудью тесня Романа к перилам, жарко выдохнула она.
От такого напора он растерялся и промямлил:
— Я ходил…
Но Глафира его не слушала.
— Никуда не ходи, — приказала она. — Мужа я на работу вытолкала, сейчас гостя выпровожу и за тебя примусь.
Такой посул Романа насторожил и даже напугал. Если бы он не знал, кто Глашин гость, то сей же миг перемахнул бы через балконную перегородку, не раздумывая. Но, зная, что гость — Желтухин, Роман подумал: “Подслушаю их разговор”. Привычной “тропкой” он устремился в коридор, но подслушать ничего не успел: слишком поспешно вытолкала Желтухина Глафира. Роман думал, что она, следуя обещанию, вернется к нему и, охваченный паникой собрался бежать, но Глафира стукнула в дверь гостиной и крикнула:
— Вовик, выходи! Я одна!
Прячась за портьерой, Роман изумился: “Вовик? Кто это? Любовник? Неужели еще один? И он провел здесь ночь? Ай, да Глаша! Ай, да стерва!” Но Роман ошибся.
Ошибся не в том, что Глаша стерва, а в том, что Вовик провел у этой стервы ночь. Вовик пришел утром. Пришел очень невовремя. Судите сами: измученный Пончиков митингует в спальне, там же (под кроватью) Желтухин теряет последнее терпение, а тут Вовик нарисовался ни свет ни заря. Вовик, напрочь лишенный дипломатии и привыкший рубить правду-матку в глаза самым нецензурным образом.
Разумеется, Глафира запаниковала и хотела его вытолкать, но он уходить не пожелал, ядреным матом сославшись на то, что дело чрезвычайной важности не терпит отлагательств и по телефону его обсуждать нельзя. Глафира, испугавшись шума, гостя нехотя впустила и тайно от мужа (и особенно от Желтухина) проводила в гостиную. Сейчас же, оставшись якобы одна, она вызвала его в кухню для конфиденциального разговора.
Почему в кухню?
Подальше от ушей Романа, ведь кабинет Пончикова, где Роман обретался, соседствовал с гостиной, а кухня, напротив, находилась на задворках квартиры. Глафира знать не могла, что Роман давно покинул убежище, решил подслушивать и стоит за портьерой. Когда распахнулась дверь гостиной и на пороге показался старый знакомый, “перебинтованный”-Вован, бедняга-Роман от неожиданности и удивления едва не вывалился из-за портьеры.
— На кухне, на кухне поговорим, — зашипела Глафира.
Но Вован, не дожидаясь кухни, матерно выругался и “конфиденциально” сообщил:
— Задолбал нас, Глашка, твой Желтухин и гребаная папка его!
Глава 21
Роман, выглядывая из-за портьеры, смотрел на покалеченного Липочкой Вована и не верил своим глазам. “Так вот кто заказал папку Желтухина! — прозрел он. — Глаша. Но зачем?”
Пока он гадал, Глафира, испуганно глянув на дверь мужнего кабинета, где по ее разумению должен был находиться Роман, зашипела: