Уарда
Шрифт:
Уарда с каждым днем становилась все бледнее и задумчивее. Бент-Анат с тревогой видела, как нежный румянец исчезает со щек ее любимицы, но когда она начинала расспрашивать девушку о причинах ее тоски, то неизменно получала уклончивые ответы. Уарда ни разу не произнесла в присутствии Бент-Анат имя Рамери, не показала драгоценность, доставшуюся ей от матери; она чувствовала, что все случившееся между ней и братом Бент-Анат – это тайна, принадлежащая ей одной. Была еще и другая причина, заставлявшая ее молчать. Она горячо любила Бент-Анат и была уверена, что царевна, узнав ее тайну, осудит Рамери или, быть может, станет даже смеяться над ее любовью, как над
Из первого пограничного укрепления они послали конного гонца в стан фараона, чтобы Рамсес указал, куда и какой дорогой должна выехать из Мегиддо его дочь со своей свитой. И вот гонец вернулся. Он привез короткое, но ласковое письмо, собственноручно написанное фараоном. В этом письме Рамсес категорически приказывал своей дочери не покидать Мегиддо. Этот город, который был центром снабжения его армии, хорошо укрепленный и охраняемый сильным гарнизоном, стоял на подступах к Северной и Центральной Палестине со стороны моря. Фараон писал, что готовятся решительные битвы, а египтяне, как известно, никогда не берут с собой в поход жен и детей, оберегая их как наивысшую свою награду после заключения мира.
Пока Бент-Анат со своей свитой оставалась в Мегиддо, Пентаур с рыжебородым воином и небольшим конным отрядом, выделенным ему военачальником Геброна, быстро двигался на север.
Пентаур, как это ни странно, прекрасно держался в седле, хотя только теперь, впервые в жизни, сел на коня. Казалось, будто он родился искусным наездником. Он быстро научился у своих спутников обращению с лощадыо, познакомился с нравом своего коня и ему доставляло великое удовольствие то укрощать горячего скакуна, то давать ему вволю порезвиться.
Свое жреческое облачение он оставил в Египте. Сейчас на нем была одежда воина, а также меч и боевая секира. Длинную бороду, выросшую на каторге, он не сбрил вопреки обычаям своей касты, и она ниспадала ему на грудь.
Отец Уарды частенько поглядывал на него, с удивлением приговаривая:
– Так и кажется, что махор-Осирис, с которым я не раз проходил этой дорогой, восстал из мертвых. И лицом он был похож на тебя, и говорил так же, и так же точно покрикивал на людей, и в седле сидел совсем как ты, когда дорога была плоха для его колесницы [ 207 ], и поводья держал так же.
207
«…когда дорога была плоха для его колесницы…» – Лазутчики (махоры) во время своих разведывательных поездок пользовались колесницами. Это явствует из одного папируса, где красочно описаны все тяготы, с которыми приходилось сталкиваться одному такому махору, занимавшемуся разведкой в Сирии. (Прим. автора.)
Все сопровождавшие Пентаура, кроме рыжебородого, были для него чужими, а поэтому охотнее всего он ехал один впереди, думая о прошлом, реже – о будущем, и, как обычно, зорко примечая все, что попадалось на пути.
Вскоре они добрались до Ливанских гор. Между горами и Антиливаном дорога шла по дну глубокой долины, так называемой Сирийской впадины. Пентаур искренне радовался, что имеет возможность своими глазами увидеть сверкающие вдали горы с вершинами, покрытыми снегом, о которых с особой охотой рассказывали бывалые воины.
Богата и плодородна была эта страна, зажатая между двумя высокими горными хребтами, откуда стремительно низвергались водопады и неслись бурные горные реки. Много селений и городов лежало на их пути, но почти все они были разрушены войной. У крестьян были угнаны волы, у пастухов – стада, а когда какой-нибудь винодел, занятый подвязкой лозы, слышал приближающийся конский топот, он без оглядки бежал в лесистые ущелья.
Повсюду виднелись следы сохи и лопаты, но сейчас поля лежали невозделанные, так как молодых крестьян забрали на войну. Сады и луга были вытоптаны проходившими войсками, дома и лачуги разграблены, разрушены или сожжены. Все носило на себе следы опустошительной войны, только дубовые и кедровые леса гордо и независимо возносили к небу свои вершины на склонах гор, рожковые деревья и платаны образовывали приветливые рощи, а в ущельях и расселинах непрочных известковых гор, окаймлявших эту плодородную впадину, росли вечнозеленые кустарники.
В это время года все было сочным и зеленым, повсюду в изобилии текла вода, и Пентаур сравнивал эту страну с Египтом, замечая, как те же самые результаты труда достигались здесь иными средствами, чем там. Каждое утро вспоминал он о горе Синай, повторяя себе: «Здесь господствуют другие боги, и старые наставники наши, сыпавшие проклятия на головы чужеземцев, называя их безбожниками и призывая не посвященных в тайны единого божества не покидать родины, были правы».
Приближаясь к лагерю фараона, он все чаще думал о Бент-Анат, и при мысли о скорой встрече с Рамсесом сердце его билось сильнее. Чаще всего грудь его наполняло чувство радостной уверенности, которое он, правда, сам считал безрассудным, но бороться с ним был не в силах.
Амени часто порицал Пентаура за то, что из-за своей чрезмерной скромности, лишенный честолюбия, он охотно уступал место другим. Поэт вспоминал об этом с улыбкой и сейчас, все меньше и меньше понимая самого себя; ибо хотя он сотни раз твердил себе, что он всего-навсего лишь простой, бедный, изгнанный жрец, тем не менее какое-то необъяснимое чувство шептало ему, что он имеет право искать руки Бент-Анат.
А что если фараон не отдаст ему свою дочь и в наказание за дерзость лишит его жизни?
Пентаур знал, что ни один мускул не дрогнет на его лице под острием секиры и умрет он счастливейшим из смертных, ибо то, чем одарила его дочь фараона, принадлежало только ему, и даже боги не в силах отнять у него ее любовь!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Несколько раз Пентауру и его воинам приходилось отражать нападения враждебных горцев, которые неожиданно налетали с лесистых горных склонов.
А когда они были в каких-нибудь двух переходах от цели, им пришлось выдержать серьезное сражение с неприятельским разведывательным отрядом, высланным, по всей вероятности, каким-то большим войском.
После этого боя рыжебородый, который особенно хорошо знал все дороги в окрестностях Кадеша, отправился в разведку и вернулся явно озабоченный и даже встревоженный: на дороге, по которой им предстояло ехать, он видел большие отряды хеттов. Как очутился противник здесь, в тылу египетской армии? Неужели Рамсес потерпел поражение?
Еще вчера им навстречу попадались египетские воины, которые рассказывали, что фараон все еще находится в своей ставке, но в ближайшие дни должно произойти крупное сражение. Не могло же оно так скоро закончиться. Да и бегущих египтян они не встречали.