Уайклифф и последнее жертвоприношение
Шрифт:
Уайклифф кивнул:
— Возможно. И это объяснило бы, в чем Джессика признавалась гадалке Тревене. То есть Джессика чувствовала, что повела себя подло в отношении сестры, и потому не хотела доставлять ей лишние страдания теперь, после стольких лет… Вполне вероятно.
В дверь снова постучали. На сей раз явился дежурный офицер.
— Тут пришел викарий, сэр, хочет с вами поговорить.
— Попросите его подождать минутку…
— А, викарий! — усмехнулся Керси. — Засуетился, видно, чувствует, что дело неладно. Нам надо было с самого начала взять его за
Уайклифф вспомнил драматическую историю про викария и мальчишку Винтера, рассказанную Грейс Тревеной. Если вдуматься, эта легенда производила впечатление хорошего викторианского романа с торжеством морали и поражением безнравственности… Что ж, может быть, так оно и есть. Уайклифф поднял трубку внутреннего телефона:
— Пригласите мистера Джордана.
Он был удивлен переменой, произошедшей в облике викария. Мальчишеское лицо священника потеряло свою округлость и стало словно лет на двадцать старше, бледное и сосредоточенное. Под глазами лежали темные тени. От викария больше не исходило то ощущение благородства и чинности, которое, вместе с белым воротничком и сутаной, придает священнослужителям почтенный вид.
— Мистер Джордан, это мой помощник, детектив-инспектор Керси. Присаживайтесь, пожалуйста.
Викарий глядел на Уайклиффа недоверчиво, почти враждебно.
— Видите ли… Я решил, что должен к вам прийти. Снять камень со своей совести. Хотя я попросту не вижу, каким образом кто-нибудь мог бы пострадать из-за моей небрежности, неточности, но все же… Я попытаюсь исправить собственную оплошность.
Викарий все это время разглядывал свои руки и тут наконец поднял глаза на следователя.
— Я был в храме субботним вечером. Пришел забрать мою новую книгу — требник.
— В какое время это было?
— Около восьми часов. Или чуть позже, может быть…
— Так вы видели там Джессику Добелл?! — рявкнул Керси.
— Да, она полировала факел в руке Христа… — викарий говорил так тихо, словно сам исповедовался…
— Вероятно, вы заговорили с ней?
— Да, о чем-то обыденном, несколько слов… Я взял свою книгу и ушел.
— Она выглядела как обычно? — спросил Уайклифф.
— Пожалуй. Она только сказала что-то насчет погоды — в ту субботу весь день шел дождь…
— Она была одна?
— Я никого больше там не видел.
Керси спросил, отчетливо произнося каждое слово:
— Видели ли вы кого-нибудь, входящего или выходящего из церкви?
Джордан, казалось, колебался, потом тихо ответил:
— Я никого не видел.
— Вы отдаете себе отчет, что вы, вероятно, последний человек, кто видел Джессику живой, за исключением, конечно, убийцы? — спросил Уайклифф.
Священник кивнул:
— Эта мысль не давала мне заснуть всю ночь.
— Но все-таки не смогла убедить вас выполнить свой долг, — ядовито вставил Керси.
— Я не совсем понимаю, мистер Джордан, — заметил Уайклифф. — Почему вы не хотели сразу прийти к нам и все рассказать как было? Вы ничего больше не скрываете, а?
Бедняга викарий никогда в своей жизни еще не подвергался допросам. Его бледность сменилась нездоровым румянцем, и казалось, его вот-вот кондрашка хватит. Уайклифф не стал давить на него — иначе они могут навсегда потерять ценного свидетеля…
— Итак, насколько я понял, покойная приходила в церковь в самое разное время? А именно — когда, ей казалось, там была для нее работа?
— Ну да, так и было. Джессика — человек очень обязательный, ответственный…
— В связи с этим я думаю об одном случае, произошедшем в конце декабря, накануне крещенского обряда.
Священник снова получил удар ниже пояса. Щеки его побагровели. Некоторое время Джордан изучал свои пухленькие белые ручки, и, когда заговорил, голос его был еле слышен.
— Значит, вы и об этом знаете?
— Я хотел бы услышать вашу версию происшедшего.
— Понимаете, все это было совершенно невинно… И очень глупо с моей стороны.
Уайклифф выжидал, легонько барабаня пальцами по краю стола. Это небольшое напряжение, которое создавал стук пальцев, оказалось вполне достаточным, чтобы обезумевший от ужаса викарий заговорил. Вообще-то, это было похоже на выхватывание конфетки из рук малыша.
— Видите ли, мистер Уайклифф, этот мальчик, Джильс, не очень-то счастлив в семье… Ситуация у них очень непростая — семья живет и работает у женщины, чьи жизненные устремления и интересы слишком… слишком далеко отстоят от их собственных, скажем так. Не подумайте, я не говорю ничего против Джессики, нет. Она жила, как и мы все живем, по собственным ориентирам. Но Джильс — очень сложный, чувствительный мальчик, его так легко обидеть…
Джордан глянул осторожно на следователя, облегченно выдохнул при виде внимательного, спокойного лица и продолжал:
— Короче говоря, Джильс иногда заходил ко мне, чтобы поговорить о своих проблемах. А в тот раз, о котором вы упомянули, он был особенно сильно расстроен, и меня очень тронули его переживания… — викарий поерзал в кресле. — Да, глупо получилось. Я обнял его за плечи, он уткнулся головой мне в грудь, и я гладил его по волосам. И именно в этот момент вошла Джессика.
— Скажите, мистер Джордан, у вас есть гомосексуальные наклонности? — резко спросил Керси.
Джордан посмотрел на него так, словно получил пощечину. Некоторое время он молчал, и когда наконец ответил, то ответил твердо и почти так же резко:
— Я скажу вам правду. С ранней юности мои сексуальные желания были направлены на… людей моего пола, но, с Божьей помощью, никогда в своей жизни я не позволил этим импульсам моей натуры перейти в действие…
— Джессика когда-нибудь заговаривала о той сцене, свидетельницей которой была?
— Со мной, во всяком случае, нет. Но от Джильса я слышал, что она иногда подтрунивала над ним… — Джордан порывисто вздохнул. — Конечно, мальчику это было непросто, очень непросто и больно выносить.