Убей-городок
Шрифт:
Возобновили строительство Череповецкого металлургического завода в сорок седьмом, для чего сюда начали присылать инженеров, мастеров и простых рабочих. Но если со специалистами все понятно – брали из тех городов, где имелись подобные заводы, то рабочих брали отовсюду – из Вологодской области, а еще и со всей бескрайней страны. И численность населения бывшего провинциального городишки резко скакнула, обогнав даже областную столицу. Вот и получается, что на строительство завода ехали и романтики, и бывшие заключенные.
В сорок восьмом году в Череповце насчитывалось тридцать пять тысяч человек, в пятьдесят пятом их стало под восемьдесят тысяч, а в семидесятые, сколько помню, двести тридцать. А рабочих рук все равно не хватало, поэтому в моем городе
Категория «условно освобожденные» формировалась из тех, кто в местах лишения свободы зарекомендовал себя с положительной стороны и заслужил более хорошие условия. Спецкомендатура была чем-то средним между рабочим общежитием и тюрьмой: решетки на окнах, контроль при входе и выходе, обыски. Но при распределении на работу условников конвоя, как в тюрьме, не было. В свободное время они могли находиться в городе.
3
Попасть в категорию условно осужденных было легко и просто. После выхода в свет Постановления Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с хулиганством» 1966 года к уголовной ответственности привлекались те, кто имел два административных взыскания за мелкое хулиганство. Если учесть, что подобные правонарушения (например, ненормативная лексика в общественном месте) совершаются сплошь и рядом, то можно себе представить, сколько людей можно отправить на скамью подсудимых.
Большая часть обитателей спецкомендатур трудились над возведением химзавода, поэтому их стали называть «химиками». Этот термин получил распространение не только в Череповце, но и по всей необъятной стране, где спецкомендатур было великое множество. Среди спецконтингента имелось немало нарушителей режима, которые старались убежать в город и совершали там преступления.
Глава пятая
Служебная проверка
Вот уже одна неделя прошла, пошла вторая. Васю Ламова выписали, его кровать пока пустовала. Я уже передвигался на своих ногах, но пока осторожно. Все имеющиеся газеты зачитал до дыр, а еще осилил книжку, оставленную в наследство Ламовым. А может, этот замусоленный томик лежит тут давно?
Книга называлась «Ханидо и Халерха», автор – Семен Курилов. Рассказывалось в ней о жизни народов Крайнего Севера – якутов, чукчей и юкагиров. Удивительно, но я зачитался. Тут вам и описание обычаев, и жизни людей, о которых я почти ничего не знаю. Ну разве что о чукчах, из анекдотов. А ведь имелись сомнения: что я стану читать в этой реальности? Оказывается, можно и здесь отыскать приличных авторов и интересные книги, нужно только быть внимательным.
Ко мне пару раз заглядывал дядя Петя, приносил передачи – домашние пирожки с яйцом и сладкие крендельки. Еще притащил штаны и рубашку, а то если выпишут, так и домой идти не в чем. В моем холостяцком хозяйстве гражданской одежды не завались: четыре рубашки да двое штанов – одни, купленные еще до армии, были немного тесноваты, а во вторых, приобретенных уже здесь, я как раз и вышел погулять.
Прочие сослуживцы тоже заходили, но раза два, не больше. Но я на них не был в обиде. Напротив, сейчас каждое знакомое или малознакомое лицо представляло настоящую пытку. Пытался вспомнить: где я его видел, как зовут и что с ним сталось?
Вон на днях к дяде Феде забегал племянник.
– Андрюшка – студент, уже на второй курс перешел, – с гордостью сказал дядя Федя. – Учителем физики и математики будет, детишек станет учить.
Племянник только покивал, тряхнув длинными волосами, да улыбнулся в едва отрастающие усики. А меня в тот момент словно бы резануло. Увы, не станет племянник дяди Феди учителем, не будет детишек учить. Не успеет. Погибнет в восемьдесят первом году в Афганистане, посмертно парня наградят орденом Красной Звезды. А узнал я его потому, что в последние годы приходится часто хоронить своих коллег, а на старом кладбище есть Мемориальная аллея героев, погибших в горячих точках. На памятнике племянник дяди Феди чуть постарше, волосы покороче, но все равно узнать можно.
Гнал от себя эти мысли, но появление Андрея, который в этой реальности еще жив, опять заставили вспомнить… Да, в семьдесят шестом году еще живы и отец, и мать. Надо бы к ним гости съездить, но боюсь. В прошлый раз, когда меня подрезали и я явился, слез было, переживаний! Может, не стоит пока и ехать? Вылечусь, тогда и смотаюсь, а им пока лучше ничего не знать. А может, им вообще не стоит говорить о ранении? В отпуск не выберусь, в баньке с отцом не попарюсь, чтобы шрам не увидел. Ну, потом-то все расскажу, но это потом.
Как же осознать, что тут они живы, им еще и пятидесяти нет, в то время как для меня они уже умерли и лежат теперь рядом на деревенском кладбище?
Задумавшись, я не сразу осознал, что рядом с моей кроватью появился некто.
– Н-ну, рассказывай, Воронцов, как там дело было? – покровительственно улыбнулся мне товарищ в милицейской форме.
Звание не рассмотреть из-за халата, наброшенного на плечи. И что это за новое лицо? Вроде бы что-то знакомое, но кто такой, не помню. А товарищ этот мне сразу не понравился. Лет под сорок, стало быть, стаж в органах немалый, но нет ни одной орденской планки. То, что нет боевых наград, это ладно. Медалью «За отличную службу по охране общественного порядка» награждены единицы. А где «50 лет советской милиции»? Планочку помню – бордовая с синими полосками.
Морда какая-то лисья, взгляд цепкий, только он мутный, словно похмельный. А еще не понравился тон. Разговаривает со мной так, как опер по малолеткам разговаривает с несовершеннолетними «злодеями»: мол, рассказывай, облегчай душу, но мы-то уже все знаем.
А вообще, что этому субъекту надо? Ах ты, так он же проводит служебное расследование. Вернее, проверку. Служебные проверки переименовали в расследования в начале девяностых. Все-таки ранение участкового инспектора – случай нерядовой. Скорее всего, уже и Вологда бьет копытом, требуя отчета, а может, и Москва. Даже странно, что явились так поздно. Обычно служебные проверки назначаются сразу и проводятся незамедлительно. Но все в этой жизни бывает. Может, ждали каких-то справок от уголовного розыска или из прокуратуры?
Так откуда он? Не из руководства горотдела и не из наших, но, судя по поведению, при полномочиях. Мне почему-то захотелось обозвать его «политотдельцем». Был в те времена совхоз с таким смешным названием.
– А что рассказывать? – вяло поинтересовался я.
– Воронцов, ты мне тут му-му не пори, все сам рассказывай. Сколько выпил накануне, с кем пил, куда пошел – все выкладывай.
Тот Лешка Воронцов, что младший лейтенант, уже принялся бы излагать, что в тот день он был абсолютно трезвым, да и вообще не любитель выпить, что вышел из общежития просто погулять да еще походить в гражданской одежде, потому что если таскаешь милицейскую форму денно и нощно, то начинаешь к ней прикипать. В кустах около клумбы его окликнули, а дальше он ни фига не помнит. Однако у полковника милиции, пусть и в отставке, в душе шевельнулся начальственный гнев. Это что за штабное чуфло передо мной? Обращается по фамилии и на «ты», да еще и пытается сделать меня виновным в том, в чем я никак не виноват.
Едва сдержался, чтобы не рыкнуть. Нет, все-таки сдержался. Не знаю, вернется ли обратно полковник, но младшему лейтенанту здесь еще жить, а значит, портить отношения раньше времени – себе дороже. Поэтому решил взять на вооружение немного иной стиль ответов.
– А откуда у вас сведения, что я накануне с кем-то выпивал? – полюбопытствовал я.
– А ты что, самый умный? – занервничал товарищ. – Я тебе сказал, Воронцов, ты мне вола не пори. Это ты мне рассказывай: где пил и сколько?