Убей или умри! Оскал «Тигра»
Шрифт:
Шварц с довольным лицом грыз зеленое яблоко, в карманах комбинезона угадывалось еще несколько штук. Херманн бережно нес котелок с едой для меня, а лицо Зигеля выражало крайнюю степень озабоченности. Наверное, он глубоко переживал потерю ценного самовара. Что ж, ему можно только позавидовать. Томас давно уже ко всему происходящему на Восточном фронте относился просто. Убивают — ну и ладно — это же война. Единственное, что его интересовало, так это чтобы на горизонте была цель, в которую нужно попасть. Ну и еще возможность поживиться. Зигель из бедной семьи, видимо, поэтому крохоборство у него в крови. Чего он только не тащил в танк, и сколько раз я с ним по этому поводу ругался, уже не припомнить. Но зато благодаря ему у нас всегда было что пожрать. Дай ему волю — он развел бы в танке курятник и свиноферму.
— Ты как, командир? — участливо спросил Херманн, передавая мне котелок.
— Спасибо, бывало и получше, — ответил я, отстраняя котелок рукой.
Есть совсем не хотелось, и я предложил парням разделить мою порцию, но они и слышать ничего не желали.
— Тебе надо поесть, командир, — пробубнил набитым ртом Шварц.
— Давай, Пауль, не робей, — отозвался Зигель.
— Ладно, — в итоге согласился я и взял котелок.
Херманн протянул мне ложку и ломоть хлеба.
В котелке был густой гороховый суп, по консистенции больше похожий на кашу, с большими кусками мяса. Причем мяса было явно больше, чем супа. Я принялся есть и только тогда понял, насколько голоден.
— Вкусно, — похвалил я. — Откуда такое пиршество?
— Лошадей русских осколками побило, — зевнув, ответил Вилли. — Они при артиллеристах были, а когда молотилка началась, их и пошинковало. Нескольких лошадок ранило, вот кашевары и решили, чтоб добро не пропадало, в котел их. Так что едим сегодня от пуза.
— Что с нашей ротой? — спросил я, облизывая ложку. Шварц протянул мне яблоко, но я отказался. Дизентерии мне только не хватало. Это у Хуберта железный желудок, он, наверное, и патроны переварит, а я не мог этим похвастаться.
— Минус три, — сказал Херманн.
Ясно. Три «тигра» уничтожено врагом и восстановлению не подлежат.
— А с поломками?
— Еще четыре, включая наш.
— Но Карл сказал, что починил, — я недоумевающе посмотрел на механика–водителя, но тот сделал вид, будто его разговор не интересует.
— Так этот болван только сейчас ремонт закончил, — скривил лицо Шварц, — а с позиций его тягачами тащили. Так что в Луханино мы въехали не на коне, а на «ФАМО».
Тащить тяжеленный «тигр» — дело не легкое. Для буксировки обычно использовались восемнадцатитонные полугусеничные тягачи «ФАМО». Ремонтные службы работали не покладая рук, и мы преклонялись перед их стойкостью. Нередки бывали случаи, когда они вытаскивали подбитые машины под вражеским огнем. Многие из этих отчаянных парней погибали, так и не выполнив свою миссию, а экипажи подбитых танков выживали. Нам было проще — между боями мы имели возможность отдохнуть, у нас существовал какой–то досуг, в то время как ремонтники порой работали сутками без сна.
Зигель вдруг посерьезнел и, трагически заломив руки, пропел куплет из песни «Синие драгуны»:
Синие драгуны верхом выезжают
Через ворота, подковами звеня,
И фанфары их сопровождают,
Высоко над холмами звуча [3] .
— Прекрати, — оборвал его я. — И без того голова раскалывается.
— Спасибо технической службе, — выплюнул оказавшееся червивым яблоко Шварц. — Три тягача нашего зверя тянули. Два раза трос лопался.
— С «пантерами» из тридцать девятого еще хуже, — сказал Ланге. — Говорил с ребятами из ремонтного взвода. Пятнадцать танков потеряли по техническим причинам. Причем на месте эти проблемы не решить, и их отгонят в тыл. Еще два десятка русские уничтожили. Много танков подорвалось на минах, но это мелкие поломки. Парни сейчас меняют траки.
3
Перевод М. Парфенова.
Я подумал о Бруно Фишере. Пережил ли парень этот бой? Мне захотелось повидаться с ним, ведь они с Отто дружили.
— Да, — вспомнил Херманн, — гауптман Клог интересовался тобой.
— Что ему еще надо?
— Ничего особенного, — улыбнулся Вилли. — Он знает о твоем состоянии. Хотел тебя видеть. Сказал, что ты герой, потому что первым просчитал замаскированную русскую батарею.
— Ну и мы вместе с тобой герои, — хохотнул Ланге.
Чувствовал я себя уже вполне сносно и потому решил отправиться к командиру роты прямо сейчас, не откладывая.
— Где он?
— Там, за тем домом с проваленной крышей, видишь? — показал направление Шварц.
Я кивнул.
— Туда переместился штаб. Там же и санчасть. Загляни к медикам.
— Обойдусь. Вы пока «тигром» займитесь.
Идти было тяжело, меня слегка пошатывало.
В воздухе стоял запах гари, но небо было чистым, дождя вроде не предполагалось. Не хотелось бы по уши в грязи вгрызаться в глубь русских позиций. Хорошо хоть погода пока нам благоприятствовала.
Луханино выглядело паршиво. Может, и не так худо, как Черкасское, но все вокруг говорило о жарких боях. Вокруг валялись трупы убитых. Нашими покойниками занимались похоронные команды, а русские так и оставались валяться в тех местах, где их застала смерть. Глядя на растерзанные тела, меня вновь охватило чувство безысходности.
Еще недавно мы с Отто мило беседовали, а теперь он обугленный кусок мяса. Вряд ли он попал в рай, на этот счет я не питал иллюзий. Всем нам, кто взял в руки оружие, давно уготовлено «тепленькое» местечко в преисподней. Я давно заметил — лучшие люди гибнут в этой войне, тогда как всякая дрянь вроде вчерашнего тупорылого эсэсовца продолжает коптить воздух, отравляя его своим смердящим дыханием.
Ребята из «Дас Рейх» захватили вчера в плен человек двадцать русских. Иваны бились, обороняя позицию, а когда поняли, что уйти не удастся, что их слишком крепко обложили, то приняли решение сдаться. Конечно, плена боятся все, но смерть страшнее, и солдаты вышли с поднятыми руками.
Ничего не могу сказать про ребят из СС, они храбрые бойцы, у них как нигде сильна взаимовыручка, они фактически одна семья. Но они столь же жестоки, сколь и храбры. На многое мы насмотрелись. И на повешенных мирных жителей, якобы партизан, и на изнасилованных женщин, и на трупы маленьких детей. Никогда никого не судил, и не мое это дело, но парни из СС перегибали палку. Сердцем чувствую, что придет им расплата за эти грехи.
Они согнали всех пленных в кучу, насмехались над ними, били, а потом бесцеремонно расстреляли из пулемета. Когда убедились, что все солдаты мертвы, принялись фотографироваться на фоне горы трупов. Особенно веселился высокий эсэсовец с туповатым выражением лица. В этом светловолосом громиле было столько извращенной жестокости, что, наверное, хватило бы на десятерых. Он позировал, наступая на головы убитых, засовывал дуло карабина в мертвые рты.
Мы с Ланге видели все это своими глазами. Стало противно, мы развернулись и ушли. У меня во рту был металлический привкус.
Карл тогда сказал:
— Мне кажется, командир, что это выше всякой мерзости. Ведь те иваны храбро сражались и заслужили, чтобы не быть декорациями на снимках этих придурков.
Я был согласен, но промолчал…
Кругом сновали пехотинцы, в Луханино подтягивались все новые силы. Переходя дорогу, я задумался и едва не попал под колеса «Опель Блица», битком набитого гренадерами. Водитель резко нажал на тормоза, и грузовик с визгом встал передо мной, а солдаты, свесившись из кузова, беззлобно обругали меня.