Убей меня своей любовью
Шрифт:
– Ну вот и все, да? – оживился Дуся, когда увидел, что на чистом листке Яков Глебыч старательно вывел «Иванова Мила. Милочка». – Милочка, вы пока ступайте, но далеко не отходите, вы уже зачислены на испытательный срок… Мам, я говорю, ту гвардию возле дверей можно распускать, да?
Мать ретиво встрепенулась и с обидой в голосе заговорила:
– Нет, ну ты, конечно, можешь принять на испытательный срок кого угодно! Мое дело вообще сторона! Только если уж решили с кастингом покончить, запишите тогда Ингу Акорн. Яшенька, запиши: А-корн!
–
– Зато она замечательно подходит к кастрюлям!
Дусю передернуло – Инга была единственной, кого он никак не мог представить в своем доме – только на конюшне!
– Ма, но она же Гете не знает! – воскликнул он. И добавил последний весомый аргумент: – Она даже не знает формулу спирта! А кто Машеньку будет учить химии?
– Учитель!! – топнула ножкой Олимпиада Петровна. – И пусть она не знает и вовсе никакого спирта, зато она знает формулу борща!! И великолепно подходит к плите! Прямо-таки один стиль! И к разделочной доске тоже! Она нас уже четвертый день так кормит, так кормит… что мне пришлось покупать новую одежду! А Машенька привыкнет! В конце концов, мы можем… мы можем этот Акорн взять на место повара!
– А что – на поваре мне тоже жениться? – осторожно поинтересовался Дуся.
– Обязательно! – категорически заявила матушка. – Машенька когда-нибудь вырастет, и няня будет ей не нужна, а вот хорошая повариха в семье никогда не помешает!
Потом Олимпиада Петровна наконец вспомнила про внучку и понесла девочку в детскую. Воспользовавшись моментом, Яков Глебыч тут же быстренько приписал некую Самохвалову Аню, вероятно, из всех нянь эта приглянулась ему больше всего. Но его хитрый трюк не прошел – вернувшись, Олимпиада Петровна еще раз просмотрела скудный список нянь в тонкой тетрадочке и сразу же наткнулась на фамилию Самохваловой.
– А эта как сюда пролезла? – сурово свела она брови на переносице. – Дуся! Ты хочешь еще и эту вульгарную девицу?! Мы с Яковом Глебычем сразу же решили, что этой вертихвостке не место возле детской кроватки!
«А Яков Глебыч, наверное, решил, что возле его кроватки она бы смотрелась ничего», – мысленно хихикнул Дуся, но нервировать маменьку не стал.
– Если уж ты так хочешь кого-то еще, – продолжала та, – тогда давай пригласим Прохорову Веру, она очень понравилась Яшеньке. Пусть будет все по справедливости.
Яшенька уныло растянул губы в благодарной улыбке – Прохорова Вера была маленьким забитым существом с робкими движениями и заикающейся речью. Ее на кастинг привела мать со словами: «Поглядите девку, может, сгодится какому дворнику, токо чоб с квартирой, а то у нас на селе вовсе мужиков не осталось, а ей взамуж пора. У меня ить помимо ее ишо три девки на шее сидят».
Уже к концу дня все невезучие конкурсантки были оповещены о своем провале, прихожая освободилась от узлов и баулов (Милочка просто выставила их в подъезд), Олимпиада Петровна
Для Филиных наступили дни блаженства. Не успевали они утром продрать глаза, а уже в нос им лез запах геркулесовой каши, только-только Машутка начинала свои утренние «песни», как к ней немедленно бросалась дежурная няня, Яков Глебович едва покидал ванную, а уже вслед за ним туда неслась Верочка и елозила тряпкой по кафелю. Семейство нежилось бездельем, и лишь маленькой собачонке Филиных Душеньке прибавилось работы – она неустанно облаивала новых работниц и пыталась нагадить им на кровати.
Через неделю Олимпиада Петровна торжественно показала сыну красочную путевку:
– Все, сынок. Пятого октября мы с Яшенькой расписываемся, а шестого отлетаем в путешествие. Ой, с ума сойти, мне столько всего надо успеть! Дуся! Ты теперь будешь просто завален работой, просто завален!
До регистрации оставалось около месяца, поэтому Филин особо не печалился. Какая там работа? В магазины сходить? Притащить сумки? Эка невидаль! Во всяком случае, переживать он не собирался – в данный момент он все больше погружался в пучину Милочкиного очарования.
Девушка была как-то неприлично красива, одаривала молодого хозяина обещающими улыбками, и Дуся все чаще рисовал себя в черном смокинге, с бабочкой, под руку с белоснежной невестой на ковре краевого загса. Все портила маменька. Олимпиада Петровна буквально поедом ела девчонку. Каждый раз она выдумывала новые замечания, и Дуся буквально содрогался от ее грозных окриков:
– Милочка! Сегодня было ваше дежурство? Потрудитесь объяснить – отчего у Машеньки грязные штанишки? Что вы делали с нашим ребенком? Полы, что ли, ею мыли?! – гневно сверкала она очами и тыкала в нос красавице няне испачканные штанишки.
Милочка ловко уворачивалась, дергала бровями и возмущенно верещала:
– Не, ну я ваще ничо не понима-а-аю! Вы глаза-то разуйте! Эт, между прочим, не грязь вам никакая, а наша родная земля! Можете вон у Верки спросить! Вер!! Иди сюда!!! Это чо?! Земля же, да?
Верочка испуганно возникала в дверях, на согнутых ногах подбегала к штанишкам и трясла головой:
– Ага, Мила, это самый чернозем. Он туточки возле детской площадки насыпан. Как есть он самый.
– Вот так, – дергала плечиком оскорбленная няня. – Мы с Мари гуляли, она грохнулась, и штаны все измазались. Не, я не поняла, вы чо – против, чтоб Мари бегала, нижние конечности развивала?