Убей свои сны
Шрифт:
– Что будешь – мясо, рыбу? У меня икра есть. Отличного посола. – Мелкая месть. Но приятная. Чего-чего, а соли и икры в море хватает. А из клетчатки – одна морская капуста. Поэтому вопрос мой – дань типично фоморской зловредности. Я наливаю борщ в гигантскую супницу, ставлю на журнальный столик перед телевизором, бабка уже следит жадными глазами за своим поседевшим кумиром, рассеянно тянет ложку в рот, щеки у нее розовеют – то есть сиреневеют – от волнения, я умиленно улыбаюсь. Старая дура. Никого-то у меня нет, кроме тебя, старая ты дура…
Серия заканчивается. Опять самовлюбленный доктор кого-то спас
Что-то долго бабуля сидит и разглядывает свои ультрамариновые ногти, заточенные в форме гнутых сапожных игл.
– Случилось что? – беспокоюсь я. Никогда с ними, родственничками моими, не знаешь, какие еще проблемы человечество к ним в моря-окияны слило. Бабка качает головой. И смотрит на меня смущенно.
– Я это… жениха тебе наворожила.
– Какого жениха? Как именно наворожила? – без всякого инфантильного протеста спрашиваю я. Старая синяя карга отродясь не пыталась разнообразить мою личную жизнь, навязывая мне потомков своего племени. Хотя бы потому, что мужья из них дурные – гуляки, задиры, бродяги, грубияны. И садисты, о да. Фоморы – жестокий народ. Поэтому и растворяется род мой в смешанных браках – уж очень гармоничные пары образуют фоморки с земными мужчинами, а фоморы – с женщинами. И множат, множат число велеречивых человеческих жалоб на беспощадное чудовище по имени любовь. Но – в сторону рассуждения, в сторону.
– Ты, деточка, не можешь выйти замуж абы за кого, - печально говорит бабка. Нашла чем удивить. Я это и так знаю. Никто мне этого не объяснял, но я и без разъяснений знаю: такие, как я, даже в браке должны своему роду-племени. Не знаю что, но должны. «И все должны мы неудержимо, неудержимо все должны!»
Не встречая ответного возмущения, бабуля переходит к делу:
– Время вам встретиться. Он человек особенный. – Кто бы сомневался? – На нем древнее заклятье. Он слеп.
– Совсем? Или как ты, наполовину?
– Наполовину. Но не как я. Совсем иначе. Его взор обращен вовне этого мира. Он слепой провидец. Только еще не знает об этом. Ты и должна раскрыть ему глаза.
– И как ты думаешь, раскрыв глаза, он останется со мной? – усмехаюсь я. – Если наведенный морок рассеется и женишок увидит меня во всей фоморской красе, не убежит ли он с воплями, часом?
Бабка смотрит на меня с нежностью и касается моей синей, словно морская бездна, щеки…
* * *
Городские жители не знают, что такое заря.
Заря – это что-то, что занимается у горизонта. В городе нет горизонтов. Город – одушевленный каньон из тысячи душных ущелий, угрюмо глядящих друг на друга миллионами окон.
Когда
Солнце не может иметь никакого представления о причинах моего равнодушия к нему. И о моем главном утреннем ритуале. Ритуал длится полторы минуты: я должен кашлять до тех пор, пока не проснется Она. Потом я буду лупить по тумбочке, пока не услышу дежурного ворчания на тему «Пора тебе бросить курить».
Все, цель моя достигнута, я могу брести в ванную, слегка прижмурившись. Они никогда не замечают, что я не закуриваю. Или делают вид, что не замечают. Либо Им все равно, либо мне везет.
Ночью я опять был в том раю. В раю, где я Их вижу. Где лица людей не расплываются в мельтешащем мареве. И мне не приходится гадать, какие Они – красивые или уродливые, добрые или злые, умные или глупые… И каков я сам. В Их глазах. И в своих собственных.
За всю свою жизнь я не видел ни одного лица. Люди для меня – это знакомый голос, силуэт, прикосновения, волосы, одежда, запах… Но не лица. Весь этот паззл – глаз-нос-рот-щека-висок-подбородок – никогда не сходится. Прозопагнозия [6] , говорят психиатры. Не волнуйтесь, это у многих так. Не волнуйтесь, это не лечится. Не волнуйтесь, а просто научитесь с этим жить.
6
Расстройство восприятия лица, при котором способность узнавать лица потеряна, но способность узнавать предметы в целом сохранена. Обычно это состояние связывают с повреждением мозга в области правой нижнезатылочной области, но существует и врожденная форма этого расстройства - прим. авт.
Я и не волнуюсь. Я просто тоскую. По людям. Мой рай – это море лиц, самых разных, родных и чужих, несущих в себе недоступное мне знание, образ мира, в котором я родился, но в котором живу лишь наполовину, словно мир - это спальный район на окраине мегаполиса. Потому что мой мир - без лица. Мир, который отвернулся от меня, точно обиженная мною женщина. Хоть я и не знаю за собой никакой вины.
Зато в снах все иначе. Мир глядит мне прямо в лицо, а я гляжу в лицо ему. И у меня есть карандаш, есть бумага, есть все, чтобы его нарисовать и гордиться собой – смотрите, я смог, я сделал это!
А во сне я сидел за столиком кафе, под распахнутым тентом и беззастенчиво любовался двумя женскими профилями, заслонившими от меня уютный провинциальный пейзаж. Две женщины. Просто две женщины, самозабвенно сплетничавшие за соседним столиком. Одна выглядела несчастной, покинутой и растерянной. Вторая – деловитой, упрямой и ироничной. О мужчинах они говорили, о детях или о неприятностях на работе – не знаю. Но их лица, словно частицы с противоположным зарядом, все притягивались друг к другу, все всматривались друг в друга, все отражались одно в другом, пока не обменялись выражениями и не застыли дивной композицией на фоне весны.