Убей свои сны
Шрифт:
Наверное, я ревную к Мирре, только что ворвавшейся в нашу жизнь и с ходу ставшей звездой компании. Вот она – женщина, которую я намеревалась убить. Начальница-неумеха, норовящая контролировать всех и вся, но растерявшаяся в форс-мажорных обстоятельствах. Форс-мажорные обстоятельства – это мы, древние дети трех стихий и новоиспеченный бог четвертой. Впрочем, надо отдать Мирре должное, держалась она хорошо. Не пыталась падать в обморок, не устраивала истерик. И даже не задавала лишних вопросов.
А вот нас сообщение Морехода о том, что Аптекарь – не единственный в своем роде сатана-погубитель мира, повергло сперва в ступор, потом – в уныние.
Как будто одной лишь человеческой техники для апокалипсиса недостаточно.
Разговор о том, как это произошло, занял целый вечер. Это был очень, ОЧЕНЬ хреновый вечер.
– …и когда им становится нестерпимо тяжело жить, - рассказывает Мореход, - они больше не сходят с ума, не впадают в тоску и не умирают в корчах, как мы привыкли. Они делают нагаси бина и пускают по реке судьбы, отводя от себя беду. Старый метод - найти того, кто выслушает, и сбросить часть своего бремени на его плечи – давно неэффективен. Невозможно избавиться от болезни, выболтав симптомы. Можно заговорить врача до обморока, но это маленькое удовольствие здоровья не принесет. А люди хотят быть здоровыми. Сама Земля хочет, чтобы они были здоровыми. Пусть не все, лишь некоторые…
– Те, кто лучше адаптирован, - вставляет Морк. Умник фигов. Начитался книжек про эволюцию видов.
– Именно, - важно кивает Мореход. – То, что вы по старой памяти приняли за могущественную магию, и есть магия. Человеческая магия. Единственная, которой они владеют, - магия подсознания.
– Мы всегда смеялись над их фантазиями насчет корявых заклинаний и вонючего варева, над их надеждой изменить природу вещей, - Мулиартех досадливо морщится. – Обрывки фраз на мертвых языках, бесполезные символы мертвых религий, куски мертвых тел в котлах и ретортах – все это казалось таким ребячеством! А их воззвания к выдуманным богам, когда мы, реальные божества, ходили среди них, ели с ними из одного котла, спали в одной кровати, рожали общих детей и вместе копили на старость, которая никогда к нам не придет…
– И они это чувствовали! – ухмыляется Мореход. Ему, видите ли, весело. Еще бы. Его стихия уничтожает нашу реальность – ну чем не повод для веселья? – Потому и старались увидеть вас и соединиться с вами ОСОЗНАННО. Зная, с кем именно они продолжают род свой и делают финансовые накопления. Некоторым удавалось.
– А потом человечество ощутило СВОЮ божественную силу, так? – допытываюсь я. – Внезапно? Ни с того, ни с сего?
– Если столетнее развитие науки психологии считать ни тем, ни сем, то да! – отшучивается Мореход.
– Люди зарылись слишком глубоко и потревожили Ужас Глубин… совсем как гномы Мории, - бормочет Гвиллион.
– Тебя? Или кого-нибудь из твоих братцев? – ехидно осведомляется Мулиартех. Действительно, Гвиллион – типичный балрог, ужасный огненный дух. Сейчас, правда, покрытый каменной коркой и оттого слегка тормозной балрог.
– Своего внутреннего Ктулху! – ржет Морк. Да уж, все настолько скверно, что нам остается только ухохатываться…
– Страхи, поднятые со дна человеческой души, получили имена, длинные и скучные, - возвращается к рассказу Мореход. – Было это хорошо или плохо – кто знает? Человеческое любопытство неукротимо и ему на последствия плевать. Но людская глупость даже резвее, чем любопытство. И на финишную прямую всегда выходит первой. Как только возникла потребность укротить этот, гм,
– По-моему, выслушивание жалоб стало валютой человеческих отношений! – замечает Мулиартех. – Ею нынче платят за любовь, за дружбу, за все хорошее…
– И на деньги тоже обменивают, - соглашается Мореход.
– Второе детище глупости – платные доноры-профессионалы. Но это, как я говорил, паллиатив. Ужас Глубин разговорами не развеешь. И вот, наконец, на смену прямолинейной глупости пришла непредсказуемая интуиция. Шахматы отставлены, пришла очередь сыграть в кости.
– Надо понимать, игра в шахматы – это хилая человеческая логика, а игра в кости – это могучая человеческая интуиция, - замечаю я, сочась ядом. – Смотрите-ка, сама додумалась – и объяснять не пришлось! Ай да я, гений среди фоморов.
– Адочка, не злись, - елейным голосом увещевает меня Мулиартех. – Оттого, что ты сидишь и дуешься, племя Аптекарей не вымрет.
– А отчего оно вымрет? – вскипаю я. – Может, оттого, что мы славно поболтаем, похихикаем над грядущим концом света? Глядишь, он и отменится!
И тут в разговор вступает молчаливая Мирра, сидящая на дальнем конце стола с нарочито скромным видом, точно кинодива в свете прожекторов.
– Можно узнать, как мы это делаем? – тихо спрашивает она. Все мы замираем, прислушиваясь к ее бесстрастному голосу.
– Вы, Аптекари, и сами не знаете, как, и нам не откроете, - рассудительно отвечает Мореход. – И потому тебе непременно надо побывать на месте… э-э-э…
– …преступления, - заканчивает его мысль Мирра. – Мы же преступники, не так ли?
Мы отводим глаза. Неприятно глядеть на того, кого обвиняешь в гибели мира, понимая: он ничем не виноват. Разве что самим фактом своего существования.
– Ну хорошо, - говорит наш Аптекарь. «Что уж тут хорошего?» - хочу крикнуть я, но, разумеется, молчу. Хватит и того, что все заметили: я дуюсь. Как обычная человеческая дура. – Если я наткнусь в собственном подсознании на силу эту окаянную, что мне делать?
– Попытайся понять, как она взаимодействует с тобой и как ты взаимодействуешь с ней. Больше ничего, - инструктирует Мореход.
– Я пойду с Миррой, - неожиданно встревает Нудд. До сих пор непривычно молчаливый.
– А ты-то ей зачем? – вырывается у меня.
Мореход таинственно улыбается. Черт бы его побрал с его ужимками!
– Если хочешь, иди, конечно! – пожимает плечами Мулиартех. – Может, заметишь что-нибудь важное. От человеческого ума многое ускользает, - деликатно добавляет она. Мирра кивает. Хорошая девочка.
– Значит, мне тоже туда, в четвертую стихию, - скрипит Гвиллион. – Мореход, ты не мог бы отправить меня к бедному парню в голову? Очень мне его летаргия не нравится.
– Что в ней может понравиться?
– кривлюсь я. – Мулиартех, я прошу: дай мне спеть Песню Возврата! Я вытащу провидца!
– Ада! – строго смотрит на меня бабка. – Ты и так наломала дров с Песней Убийства. Он сейчас неизвестно в каком месте и неизвестно в каком состоянии…
– Но Мореход же знает!
– Мореход знает только то, что Марк – в мире совсем другого Аптекаря. Кто этот человек, каков его мир, отпустит ли он провидца по твоему зову или часть души провидца так на чужом острове и застрянет, - этого даже Мореход не скажет. Ведь не скажешь, верно?