Убейте льва
Шрифт:
Подвал полицейского управления служит камерой пыток. Для быстрого получения информации Гальванасо применяет простой, но действенный метод: допрашиваемого ставят на четвереньки и испытывают его мужское терпение, пока он не заговорит.
Шофер Спасаньи, мокрый от пота и бледный от напряжения, говорит, опустив взор и застегивая пояс:
— Вчера вечером, в десять, я доставил доктора Спасанью в дом по улице Святой Кристобаль, номер три. Он сказал, что отпускает меня, и я отправился домой.
Гальванасо и Хорохорес сидят на столе, скрестив руки на груди, и слушают показания. Гальванасо
— В разгар предвыборной кампании идти в бордель! Какое похабство!
Облава на дом доньи Фаустины, самый дорогой бордель в Пуэрто-Алегре, тот, что на улице Святой Кристобаль, номер три, несомненно, займет свое место в пончиканской мифологии. Полицейские вломились в парадную дверь, в боковую и заднюю двери, влезли в окна второго этажа по пожарной лестнице. Затем согнали двадцать визжащих дев в мавританский зал, обыскали с пристрастием, отобрали все деньги, заработанные тяжким трудом за последние две недели; потом затолкали их в фургон для покойников и заставили провести ночь в каталажке, где три из них схватили насморк, а один сержант-тюремщик — гонорею. Клиенты, за исключением директора банка Пончики, который успел спастись, выпрыгнув в окно и сломав себе ногу, были взяты на заметку, лишены наличного ценного имущества и выпущены на свободу. Угрозы хозяйки, доньи Фаустины, позвонить по телефону самому маршалу не произвели на полковника Хорохореса ни малейшего впечатления.
Гальванасо и Хорохорес озираются в опустевшем салоне. Готический декор испорчен, мавританская мебель, великодушно преподнесенная борделю одним миллионером-сластолюбцем, валяется ножками вверх. На вешалке висит единственная фетровая шляпа. Гальванасо и Хорохорес, оглядев ее со всех сторон, от радости теряют дар речи: на ленте сияют инициалы Спасаньи.
Вдова доктора Спасаньи, с трудом ловя воздух под траурной вуалью, появляется в управлении, чтобы опознать и получить на руки тело своего мужа. Ее сопровождают три личных друга и политических советника покойного, депутаты от партии умеренных: Благодилья — самый уважаемый человек в Пуэрто-Алегре и один из самых зажиточных, дон Касимиро Пиетон — поэт-патриот и директор «Института Краусс», а также сеньор Де-ла-Неплохес, не имеющий иных достоинств, кроме своей фамилии и звания депутата.
Полковник Хорохорес, принимая во внимание общественные заслуги покойного, приглашает вдову и сопровождающих ее лиц в свой кабинет, предлагает им сесть и просит вдову расписаться в получении супруга — зарезанного, вскрытого, выпотрошенного, заново набитого трухой и зашитого. Пока вдова подписывает акт, ординарец приносит личные вещи покойного.
— Здесь не хватает только шляпы, часов и бумажника доктора, — поясняет Хорохорес, — которые послужат уликами в судебном процессе.
Вдова смотрит на него сквозь вуаль, а остальные — через свои очки. Никто не произносит ни слова.
— Надеемся, что через час-другой будем знать имена виновных, — говорит Хорохорес, ощущая некоторую неловкость.
Вдова не может сдержаться и встает:
— Через час-другой? Я знала, кто виновник,
Вдова начинает рыдать. Дон Касимиро подходит к ней и легонько похлопывает ее по руке. Благодилья встает, делает шаг к Хорохоресу, который растерянно ерошит волосы.
— Сеньора вне себя от горя, полковник. Не обращайте внимания на ее речи.
Сеньор Де-ла-Неплохес смотрит в окно.
Вдова все так же неистово рыдает. Хорохорес справляется со смущением и говорит Благодилье:
— Всем все ясно и понятно, депутат: побудительная причина — кража, виновные будут наказаны.
— Конечно, полковник.
Хорохорес кладет конец визиту, указывая на сверток, содержащий лаковые туфли и т. д. и т. п., и обращаясь к Благодилье:
— Забирайте сверток.
Благодилья берет сверток, Хорохорес идет к двери, распахивает ее с нескрываемым раздражением и стоит у выхода из кабинета, пока посетители убираются восвояси. Дон Касимиро Пиетон ведет вдову, обливающуюся слезами; Благодилья следует за ними со свертком под мышкой, а сеньор Де-ла-Неплохес, выходя, отвешивает сухой поклон. Когда все удаляются, Хорохорес запирает дверь, испуская вздох облегчения.
Обвиняемые в убийстве доктора Спасаньи являют собой весьма жалкое сборище: две проститутки, один педераст и два мелких карманника. В своей камере пыток Гальванасо строит их за загородкой в шеренгу и поучает:
— Сейчас у вас возьмут интервью представители прессы. Для вас это дело весьма почетное и ответственное. Вы уже знаете, в чем каждый из вас сознался и что каждый должен сказать. Если кто-нибудь забудется, мы его живо приведем в чувство. Ясно?
Насмерть запуганные обвиняемые отвечают утвердительно. Гальванасо открывает дверь и впускает журналистов.
Глава II. Прощание
Бестиунхитран, в рубашке с закатанными рукавами, ходит возле клеток с бойцовыми петухами в своей усадьбе Каскота. И сюсюкает с ними, как старая дева с канарейками:
— Ах ты мой миленький! Ах ты мой петусочек, петусочек острый носочек!
Агустин Мордона, в трауре с головы до пят, переступает порог петушиного царства.
— Я готов, Мануэль, — говорит он.
Бестиунхитран оборачивается, скрещивает руки на груди, оглядывает Мордону и разражается хохотом:
— Воплощенная скорбь! Никто и не скажет, что ты обделал это дельце.
Мордона, у которого нет никакого чувства юмора, обижается.
— Ты мне сам приказал, Мануэль, — возражает он, не без веских на то оснований.
— Так надо было, Агустин, — в тон ему гнусавит президент, подходит к нему, кладет на плечо руку, поворачивает к выходу и, пока они идут мимо клеток, говорит: — Ты представляешь себе? Что бы мы делали, если бы этот докторишка победил на выборах? Национальная катастрофа! Возврат к мракобесию.
Труп доктора Спасаньи — напудренное лицо, перстень с топазом, напяленный на одеревеневший палец, пиджак, разрезанный сзади, — покоится в красочно и пышно убранном гробу.