Убежище
Шрифт:
Опять почему-то подумал об этом проклятом компасе! Не вспомнил. Значит, смерть не грозила.
И, вы не поверите, наш отважный герой нечаянно задремал и догадался об этом, только когда птица Рокк начала снижаться.
Самолет качнуло.
Хорошо еще, что Сева был пристегнут.
Сева открыл глаза – зеленое поле было совсем близко.
Он перегнулся через борт и увидел, что птица Рокк опустилась на траву, побежала по ней, балансируя на спине самолетом, потом низко присела, вытянула вперед голову, и самолет скользнул вперед по
Гарри Коллинз совершил невероятный прыжок через борт самолета и исчез из глаз – спрыгнул на траву.
Сева перегнулся через борт и посмотрел вниз. Гарри протянул вверх руки, и Сева вылез из самолета. Гарри подхватил его и прижал к себе.
Он говорил ему веселые слова по-английски, и Сева в тот момент дал себе слово обязательно выучить английский язык. Стыдно. Тебя обнимает старинный пилот, можно сказать, пионер авиации, с которым ты только что потерпел крушение после воздушного боя, а ты не можешь ему ничего ответить, кроме примитивного «сенкью».
Пилот поставил Севу на землю. Руки у него были ледяные, и Сева сказал:
– По моей милости вы промерзли. Сейчас бы вам чарку виски, правда?
– Оу, йес, – ответил Коллинз.
Сева снял куртку и протянул пилоту.
– Гарри не пьет, – сказала бабушка, подходя к самолету. Откуда она взялась, если до ближайших деревьев было метров триста, загадка. Впрочем, разве можно удивляться в царстве сказочной Снежной королевы?
Хотя это царство совершенно не производило впечатления сказочного.
Дул холодный ветер. Может, не холодный, но наверняка свежий. Небо было синим, и по нему неслись наперегонки ватные облака, по зеленой траве летного поля, словно вороны, ходили чайки, значит, море уже близко.
– Бат кофе! – ответил бабушке пилот, который не удивился ее появлению.
– Кофе он тоже не пьет, – заметила бабушка, – только курит.
Пилот словно услышал подсказку. Он достал из кармана кожаных брюк-галифе изогнутую трубку и стал ее раскуривать, прикрывая ладонью от ветра огонек зажигалки.
– Хороший человек, – сказала бабушка, шагая рядом с Севой по траве в сторону деревянной сторожки, над которой на шесте колебался надутый конус – полосатая матерчатая труба с дыркой в конце, которая показывала, в какую сторону дует ветер. – Хороший человек и машину свою понимает, любит. Жалко, что погиб.
– Как так погиб? – удивился Сева.
– Давно погиб. Да и кому удается остаться живым в Бермудском треугольнике?
И сама себе бабушка ответила:
– Никому.
– Значит, он мертвый?
– Как статуя, – сказала бабушка.
– А он мне куртку дал.
– Понятно. Ему она только для красоты нужна, а вообще-то он добрый, отзывчивый.
Этих людей понять трудно, подумал Сева. И не удержался, спросил:
– А может, вы все мертвые?
– Исключено, – ответила бабушка. – Некоторые из нас вечные, другие долгоживущие, но мертвых раз-два и обчелся.
– Понятно, – сказал Сева.
Сбоку от тропинки,
– Как она успела нас подхватить! – сказал Сева. – Ты бы видела, бабушка!
– Мне приходилось это наблюдать, – ответила бабушка. – Это крайне сообразительное существо. Я только недавно узнала, что птицы Рокк так спасают своих птенцов, которые выпадают из гнезда. У них гнезда на вершинах гор, и порой сильный ветер выбрасывает птенца наружу. Почти всегда мать или отец птенца успевает догнать его у земли и подставить спину.
Птица Рокк подняла голову. Глаза у нее были черными, с блюдце каждый, а клюв, размером с лодку, желтым. Птица приоткрыла клюв и мелодичным басом сказала:
– У-ху.
– Спасибо, – сказал птице Сева.
Из невысокого редкого леса, который окружал аэродром, выехала хрустальная карета, запряженная тремя парами северных оленей.
Дверца кареты распахнулась, и оттуда выскочила женщина в длинном белом, в блестках, платье с короткими рукавами. Подобрав подол, женщина побежала по траве к Севе.
У женщины были удивительные белые волосы, но не седые, а просто белые. Как пена, в которую камни и острые скалы взбивают хрустальную воду финских ручьев.
И лицо у этой женщины было куда белее обычных человеческих лиц.
Зато ее губы были ярко накрашены, а ресницы такими длинными, словно ее глаза были озерцами, окруженными густым тростником.
Женщина бежала к Севе, раскинув длинные белые руки, увитые браслетами и унизанные перстнями и кольцами.
Она кричала на бегу:
– Ну долетел все-таки! Долетел, а мог погибнуть в пути. Нет, вы только подумайте, какими надо быть мерзавцами, чтобы поднять руку на невинного ребенка. Я приказываю немедленно отыскать и примерно наказать убийц! Вы меня слышите?
– Слышим… слышим! – прокатилось над полем.
И только тут Сева, до того глядевший только на белую женщину, увидел, что она бежит не одна. За ней, как стая слепней и оводов за кобылицей, несется свита. Свита Снежной королевы.
Белые волки и серые летние песцы, гномы в красных колпаках и в деревянных башмаках, лешие, покрытые густой шерстью, из которой торчали еловые ветки и всяческий лесной мусор, тролли, такие уродливые, что при виде зеркал приходили в бешенство – так страшились самих себя в зеркале, белые медвежата и бурые медвежата – ведь именно в Лапландии мирно живут и те и другие, ну и, конечно же, домовые из заброшенных лесных избушек, с длиннющими бородами и домовые, постриженные, в камзолах или пуховках, которые обитают на виллах, коттеджах или на горнолыжных курортах, белые полярные совы и всякая другая живность, которую Сева не успел разглядеть, – десятки и десятки спутников Снежной королевы. Всем чего-то от нее было нужно, хотя бы показаться рядом с королевой, или отобедать с ней за одним столом, или, наконец, станцевать хоть единожды на балу в ее дворце.