Убежище
Шрифт:
«Кто здесь командует?» — спросил он. Голос был мужским и довольно молодым. — «Вы понимаете меня? Кто ваш вождь?»
«Я». — Адала сделала шаг вперед. — «А кто ты?»
«Я принес вам послание от Шоббата, принца Кхура!» — Он сделал паузу, явно ожидая ответной реакции. Когда Адала никак не отреагировала, он добавил, еще громче, — «Принц призывает людей пустыни Кхура спасти свою страну!»
«Этим мы и занимаемся».
Адала подобрала свой геб и приблизилась. Она остановилась довольно близко к внушительному коню и посмотрела на его облаченного в алое всадника. — «Я — Адала, Вейядан племени Вейя-Лу, избранный вождь этих людей. Этот конь — не из Кхура. Как и ты. Кто ты?»
«Гонец, и ничего больше. Я родился за горами. Теперь я служу Кхуру. У меня воззвание от принца Шоббата. Вы примите его?»
«Почему кхурский принц нанимает чужеземца, чтобы передать свой призыв?» — спросила Адала.
Гонец вытащил из своего ремня маленький свиток. «Мой конь могучий и быстрый. Я пришел в Кхури-Хан за работой».
Адала пожала плечом, и пробормотала старую поговорку: «Крыса во дворце остается крысой».
Всадник швырнул свиток к ее ногам. «Здесь воззвание принца Шоббата. Прочитайте его, и узнайте правду. Или мне нужно прочесть его для вас?»
Оскорбительный намек остался без ответа. Адала подняла свиток и протянула его стоявшему рядом с ней Биндасу. Военачальник сломал печать и прочитал вслух обращение.
«Да будет известно, я, Шоббат, законный принц Кхура, прикладываю руку к этому посланию.
Возлюбленные сыны Кхура: чужеземная чума, которую мы давно терпим, теперь угрожает нашей древней земле. Пять лет лэддэд обитали среди нас, ведя свой чужеземный образ жизни и распространяя свои чужеземные идеи. В Кхури-Хане их сталь покупает сердца, а их ересь туманит разумы. Мой отец, Хан Всех Кхурцев, Сахим, поддался соблазну денег лэддэд.»
Кочевники уже подумывали, что это правда. Слышать это от наследника Сахима было откровением. Повсюду послышался шепот, и были видны широко раскрытые глаза.
«Храмы Кхури-Хана стали нечистыми. Сахим-Хан позволяет лэддэд ходить, куда те пожелают, и игнорировать законы и обычаи Кхура. Как верный сын Кхура», — Биндас иронично фыркнул, прочитав эту фразу, — «я не могу больше выносить эту измену».
«Довольно», — сказала Адала. — «Чего он хочет?»
Биндас минуту молча читал, затем связал середину и конец цветастого послания. «По этой причине я молю всех людей пустыни, у которых в сердцах истинная душа Кхура, скакать к Кхури-Хану и уничтожить здесь чуму лэддэд».
Ветер заставлял дрожать пламя масляных ламп. Огромный конь, которому явно было не по душе большое скопление людей, окружавших его, фыркал и стучал копытами. Все молчали.
«Ну, какой ваш ответ?» — наконец спросил посланник.
Адала разглядывала коня, игнорируя вопрос его наездника. Женщина Вейя-Лу смело подняла руку. Даже вытянув руку, она не доставала до головы коня на горделиво выгнутой шее. Конь мог откусить ей пальцы одним коротким движением зубов. Вместо этого, он перестал нервно переминаться и опустил голову, чтобы Вейядан могла погладить его по щеке. Сильнее нагнув голову, конь ткнулся носом ей в руку.
Всадник был удивлен покорностью своего скакуна. Он дернул поводья, поднимая голову своего коня обратно вверх. «Вы собираетесь дать ответ?» — спросил он.
Адала заговорила, но не с ним. Она повернулась, при этом черное платье обвило ей ноги, и объявила: «Посланник-чужеземец и его большой конь — это знаки. Мы отправимся в Кхури-Хан. Мы поднимем племена. Все дети пустыни примут в этом участие. Это наш долг — очистить Кхур».
Глядя на север, в сторону темноты на месте Зубов Торгана и входа в долину, она добавила: «Пусть лэддэд сгинут в своем тщеславии. Те, кто Наверху позаботятся о богохульниках».
Полтысячи воинов Вейя-Лу подняли руки над головами и закричали в унисон: «Маита Адала! Маита Адала!»
Шум был таким большим, что конь курьера в тревоге попятился. Лишь мастерство и сообразительность всадника удержали его в седле. Его задача была выполнена, и он не испытывал желания задерживаться. Он пришпорил своего черного коня и галопом унесся прочь.
Воодушевившись, кочевники побросали в костры все тщательно запасавшееся топливо. Пламя взметнулось, посылая в небо брызги искр. Вместе с ним нарастал и речитатив соплеменников.
Скача прочь, неракский курьер еще долго мог наблюдать свет костров кочевников. И еще дольше он слышал их ревущий напев.
Хенгриф, ожидавший верхом в миле от этого места, тоже слышал их. Искры упали на трут. Все, что оставалось, лишь наблюдать, как разгорается большой костер.
10
Врата Кхури-Хана были закрыты и заперты. Не было ни предупреждения, ни шквала рогов или суеты стражников. Железные решетки, некогда сдерживавшие приспешников Малистрикс, просто опустились на место. Зубчатые стены, обычно патрулируемые солдатами Хана, опустели.
Это было не то развитие событий, которое ожидал Гилтас. Последние полтора дня, с тех пор как пришла весть о предполагаемой резне в лагере кочевников, толпы кхурцев, вооруженных палками, ручным инструментом и камнями несколько раз выходили из города, чтобы нападать на Кхуриност. Самая большая из этих групп состояла из тысячи людей, но каждый раз их без труда заставляли повернуть назад Планчет, Хамарамис и эльфийская стража. Палатки на периферии лагеря были изодраны и сожжены, но разгневанные кхурцы ни разу не проникали глубоко в Кхуриност. И вот теперь городские ворота были закрыты.
Беседующий и большинство его советников стояли на свободном пространстве перед королевской палаткой. Это место было самой высокой частью Кхуриноста, хотя и не сильно возвышалось. Вечернее солнце было позади них. Его оранжевые лучи искрились на глазурованных плитках и желтых куполах Кхури-Хана, омывая окрестности обманчиво приятным и мягким свечением.
«Что задумал Сахим-Хан? Он пытается защитить нас от своего народа, или что?» — пробормотал Гилтас.
Никто из его советников не знал. В группе отсутствовал лорд Мориллон. Тот находился в городе, ища аудиенции у Хана. Планчет, только что вернувшийся из инспектирования повреждений, нанесенных внешнему кольцу палаток, снял шлем и вытер лоб тряпкой.