Убить ее!
Шрифт:
– А ты сам что об этом думаешь?
– Ну, как тебе сказать? Старик за тебя горой. Сказал, что верит каждому твоему слову. А я.., черт его знает. Сам не понимаю. И тому есть несколько причин. Твой собственный шурин, к примеру. Вернее, то, что он мне рассказал. Я уже успел с ним поговорить. По его словам, вы с мужем в последнее время не очень-то ладили друг с другом.
– А что говорит Альберт?
– Ничего. Вообще ничего, так, произнес несколько ничего не значащих слов. Правда, у меня сложилось впечатление, что у него на родине, по крайней мере в тех кругах, в которых он вращался, прежде чем стать твоим мужем, обсуждать
– Что-то вроде этого. Да и я этого, признаться, не люблю. Могу сказать только одно: когда я вышла из дому, то была полностью удовлетворена. И мне не было никакой нужды кидаться на Эллу.
Акиф высказался по этому поводу еще категоричнее, чем Назиев:
– Тогда пусть Семен Рохман вызовет твоего супруга как свидетеля и заставит его все это подтвердить! И если они поверят ему, то признают тебя невиновной в ту же минуту! Господи ты, Боже мой, имея мужа, прекрасную перспективу, надо быть полной идиоткой, чтобы заглядываться на кого-то еще! Искать нетрадиционный секс!
– Высказавшись, Акиф повернулся к выходу.
– Ладно, пока. Завтра постараюсь заглянуть!
– Почему завтра?
– Собираюсь смотаться в "Катамар".
– Зачем?
– Хочу полюбопытствовать, что за репутация была у этой дамочки, пока она еще не стала госпожой Цыбиной. Пока что у меня нет ни малейшего понятия, с чего бы ей вздумалось с таким усердием подталкивать тебя к расстрелу или долгой отсидке в тюряге. Но когда имеешь дело с женщиной, всякое возможно, сама знаешь.
– Ты едешь один?
– Нет, Джейхун вызвался съездить со мной. Так мы вернемся куда быстрее. Идея, честно говоря, Семена Рохмана, но мне она пришлась по душе.
На лице Нонны отразилось неподдельное изумление.
– Знаешь, а не слишком ли ты усердствуешь, особенно для человека, который еще сам не решил, во что ему верить? Сняв кепку, Акиф утер вспотевший лоб.
– Может, ты и права, - признался он.
– Я ведь в общем-то не стыдливая лилия, сам знаешь. Но в одном могу поклясться - упрятать за решетку невинного человека никогда еще не старался. Если это ты прикончила Цыбина, позабавилась с его бабенкой, то я первый буду рад, когда тебя отправят в колонию. Даже предложу свои услуги, чтоб сопровождать. Но сейчас, даже несмотря на показания Эллы, а к ним вроде бы не придерешься, все равно сдается мне, что-то тут нечисто. Ну и поскольку, вероятнее всего, это последнее дело, над которым нам со стариком придется работать вместе, мы решили во что бы то ни стало докопаться до истины.
– А с чего ты взял, Акиф, что это - ваше последнее дело?
– Эх, девочка, да ведь сейчас на улице Багирова больше репортеров, чем пьяниц. И с каждой минутой их становится все больше. Приехали даже телевизионщики из Баку, воткнули свою камеру прямо напротив заведения "Хазар", представляешь?! Я-то сам не видел, но только что звонила жена Таира Урудова, она и рассказала. Похоже, бабенка все утро проторчала у телевизора - заявила, что просто не понимает, что это за городок, в котором она прожила всю жизнь! Забавная штука жизнь, верно? Когда мы с ног сбиваемся, чтобы обелить невиновного, в нас тычут пальцами все, кому не лень!
– Интересно, как это скажется на ребятах из Баку? Акиф снова нахлобучил кепку на голову.
– Сама знаешь. К тому времени как мы с Джейхуном вернемся из "Катамара" в кабинете старика станут орудовать люди из районной прокуратуры. Ну что ж, зато можно порадоваться хотя бы тому, что мы за последние годы нарушили столько всяких законов, что ему предстоит изрядно попотеть, прежде чем решить, что на нас повесить. Ладно, будь что будет! До завтра, Нонна.
Акиф зашагал по коридору. Минутой позже по цементному полу твердо прошмякали другие каблуки. И с той же самой корзиной в руках появился Альберт. Ухватившись за решетку, он с тревогой вглядывался в лицо жены.
– Ваш супруг решил принести вам обед, - объявил помощник шефа, отпирая дверь.
– Шеф сказал, чтобы я его впустил. Только вот с какой стати?
– недовольно проворчал он.
Передав корзинку Нонне, Альберт осторожно присел на самый краешек топчана.
– Спасибо, - горько процедил Альберт.
– Вы были так добры.
Пожав плечами, помощник шефа удалился. Альберт повернулся к Нонне:
– На этот раз завтрак поплотнее. Времени было немного больше.
Нонна уселась возле него и приподняла с корзины крышку. Здесь были горячие, только что испеченные бисквиты, посыпанные сахарной пудрой, жареный цыпленок с аппетитно хрустящей корочкой. Нонна вдруг почувствовала зверский голод. Ей со вчерашнего дня не удавалось поесть по-человечески. Она принялась уписывать за обе щеки принесенное Альбертом, даже не замечая, что заедает куриную ножку или грудку пирожками со сладким картофелем.
– Тебе вовсе не обязательно таскать мне еду, милый. В нашем суверенном Азербайджане заключенным не дадут умереть с голоду, кормят.
– Но ведь не такой же вкуснятиной?
– Конечно! Ничего похожего!
Нонна продолжала поглощать все, что он принес. А про себя думал: нет худа без добра. По крайней мере, есть во всем этом хоть что-то хорошее: наконец-то они с Альбертом стали ближе. Ближе, чем когда-либо за те два года, которые прожили вместе. И разговаривать стало куда легче.
– Как тебе понравилось предварительное слушание?
– спросила она.
– Впечатляюще, - отозвался он честно.
– Особенно когда этот человек стал читать, как девушка описывала все, что ты с ней делала. Молодец!
– Прости. Мне очень жаль, что тебе все это пришлось выслушать.
– Мне было стыдно.
– Но она просто ошиблась! Я не делала этого. Поверь! Но Альберт все еще колебался:
– Так ты и раньше мне говорила. Но если ты не виновна, почему тебя не выпустили?
– Потому что меня еще будут судить.
– За что?! За убийство старика? Или за то, что ты якобы сделала с этой бедняжкой?
– За все вместе. Ничего не поделаешь - таков закон.
– Но почему Семен Рохман не убедил их, что ты тут ни при чем? Нонна попыталась объяснить:
– Адвокат сделал, что мог. Заявил о том, что я не виновна. Альберт упрямо покачал головой:
– Не понимаю. Семен - он ведь твой защитник, так? И имеет право обращаться к судье, верно?
– Да.
– Тогда почему он утром не заявил, что ты не могла сделать ничего подобного?!
– Он прямо так и сказал;
– Вовсе нет. Все, что он сделал, - это сказал речь, после которой люди возненавидели тебя еще больше. Я сидел в зале. Я чувствовал, как эта ненависть обжигает меня! Почему он не мог сказать им всем, что эта девчонка тебе вовсе не нужна, потому что ты женщина, у тебя есть муж!