Убить перевертыша

Рыбин Владимир Алексеевич

Он вышел на привокзальную площадь, огляделся. Светились окна ночных ресторанов, витрины магазинов, мелких лавочек, в тоннелях улиц скользили огни автомашин, — громадный город не засыпал ни на час. Слабый ветер доносил влажную прохладу близкой Эльбы. До нее было, как говорят немцы, расстояние броска камня. Можно было пойти к реке, подышать. Можно было прогуляться до площади Шпандейнтайх, взглянуть на разрекламированный прессой пивной бар "Микки Маус" — штаб-квартиру местных бритоголовых. Много интересного в Гамбурге, даже ночном. Один квартал публичных домов чего стоит. Впрочем, туда лучше не соваться. Да и неинтересно. Похоже, этих прелестей скоро и в Москве будет предостаточно.

Постояв, Сергей снова

вернулся в вокзал, намереваясь поискать уютное местечко. Было ощущение потерянности. Угрюмая громада вокзала будто следила за ним, праздношатающимся, сотнями огней, сияющих непонятно зачем и для кого. Сергей хотел скоротать время в видеозале, на экранах которого каждую минуту кого-нибудь грабили и убивали, — выбирай любой вариант, сиди и радуйся, что все это происходит не с тобой. Но сначала решил побаловать себя баночкой пива, что продавались автоматами повсюду.

Пиво выпилось быстро, но за это время Сергею расхотелось идти в видеозал, и он направился в комнату игровых автоматов, над входом в которую было написано: "Wer nicht wagt, gewinnt nicht" — "Кто не рискует, тот не выигрывает". Игровых ящиков было тут много, а игроков — один- единственный парень в красных вельветовых штанах и сандалиях на босу ногу. Ниже пояса как есть бомж, но лицом — интеллигентный студент: очки, аккуратная рыжая бородка. Парень что-то долго рассматривал в понравившейся ему игровой коробке, затем вдруг заторопился, сунул в щель желтый жетон, дернул за ручку. Автомат побренчал своей железной утробой и зажег утешительную надпись: "Wer nicht wagt, gewinnt nicht".

Игровые ящики дразнили вспыхивающими надписями, и Сергей решил рискнуть. Разменял большую монету в две марки на два желтых жетона, сунул один из них в ближайший игровой автомат. И испугался, даже отступил, когда в железный лоток со звоном посыпался выигрыш.

— Двести! — восхищенно сказал рыжебородый парень, стоявший теперь рядом.

— Не знаю, не считал.

— Я знаю. Точно двести. Счастливчик.

Сергей прошелся вдоль длинного ряда раскрашенных игровых автоматов, борясь с желанием рискнуть еще раз. Неожиданный выигрыш снимал проблему лишних дорожных расходов, но с другой стороны… Как не подергать Бога за бороду, пока он добр?

Другой игровой автомат преспокойно проглотил четыре жетона. А потом… Потом и у него началось недержание. Сергей набил жетонами карман, а они все падали и падали, вызывая уже не радость, а беспокойство от нереальности происходящего.

— Как это у вас получается?!

Парень, бледный, как полотно, опять стоял рядом, с восхищением и страхом глядел на него.

— Повезло.

— Не-ет, так не бывает.

— Уметь надо.

Почему он так сказал, Сергей не смог бы объяснить. Скорей всего, проклюнулась мальчишечья бравада: знай наших! Но рыжебородый понял по-своему, и позднее Сергею пришлось убедиться, как рискованна легкомысленная болтовня в полумистическом игорном деле.

— Тяжелы карманы? не отставал парень. Давайте, я вам обменяю. Десять процентов.

Пиджак и в самом деле вызывающе обвис под тяжестью жетонов.

— Не жирно — десять-то?

— Пойдете обменивать, не поверят, что выигрыш. Ночь ведь, свидетелей нет. Только я один.

— Вы и подтвердите.

— Зачем я буду это делать, когда могу честно заработать десять процентов.

— Пять, — сказал Сергей, сообразив, что парень кругом прав.

— Девять.

Сошлись на семи. Отсчитав деньги, парень рассовал «счастливые» жетоны по карманам и принялся с воодушевлением возвращать их игровым автоматам. А Сергей пошел искать уютное местечко, чтобы уже с новым чувством ждать утра. И он нашел его в тихом кафе. Заказав пиво, устроился на жестком стульчике лицом к черному квадрату окна. Настроение у него теперь было совсем иным, чем час назад. Даже весело было от мысли о приключении, нежданно-негаданно занесшем его в знаменитый город Гамбург и осчастливившем приличным выигрышем. Да и те, кто следил за ним, теперь-то уж точно потеряют его на просторах германского фатерлянда. Так что можно будет преспокойно посмеяться над страхами Мурзина, перед отъездом прожужжавшего ему уши предупреждениями об опасностях. Даже если преследователи, в существование которых он не очень-то и верил, прищучат русского таксиста, то и тогда ничего не узнают, ибо сел Сергей не в тот поезд, на который покупал билет…

Видимо, он все-таки заснул на своем стульчике, потому что, когда открыл глаза, увидел, что окно перед ним не черное, а блекло-серое, рассветное. Напротив сидел знакомый рыжебородый парень и, не моргая, глядел на него.

— А, это ты! — потянулся Сергей. — Все проиграл?

Парень кивнул.

— Не горюй. Вся наша жизнь — игра, как сказал один знаменитый игрок.

— Как это вам удается? — спросил парень.

— Ну, это просто, — засмеялся Сергей. — Главное — не жадничать. Жадность — это порок нашего времени. И еще эгоизм. А когда ничего не хочешь, вот тогда оно и идет.

— Я вам дам пятьсот. За секрет.

— Секреты не продаются.

— Все продается.

Да, к сожалению, нынче многие так считают. Если, дескать, есть покупатели, то почему не продать? Все, что угодно. Даже Родину…

— Тысячу.

— Да нет никакого секрета.

— Есть, — с мистической уверенностью игрока заявил парень. — Я и раньше слышал о таких, как вы.

— Ну, мне пора, — сказал Сергей и встал.

Дойдя до двери, он оглянулся. Парень глядел ему вслед с таким пристальным вниманием, что становилось не по себе.

18

Клаус не был чьим-либо агентом. Он вообще не состоял ни в какой секретной службе. Не только потому, что давно уже был пенсионером. Его не устраивала ни одна господствующая идеология. Он не терпел англо-американской наглой уверенности, что мир, как орех, катится к их разинутому карману. Не понимал и германского капитал-патриотизма, живущего лишь сегодняшней сытостью. Советская интернационал-аморфная болтовня его раздражала, а копировавшая советскую ущербную идеологию политика бывшей ГДР вызывала жалость.

У него были свои представления о мире, о странах и народах, влекомых мощными течениями глобальных идеологий, сотворенных словно бы и не людьми, а каким-то внеземным разумом, равнодушным, отстраненным от всех. А может быть, и не разумом вовсе, а чем-то слепым, родственным силам природы. Иначе как понять главный закон — повторение, почти копирование. Если посмотреть в далекое прошлое, то и там, в самом низу, отыщется нечто чрезвычайно похожее на сегодняшнее.

Часто задумывался Клаус над философской сутью расхваленного одними, изруганного другими емкого немецкого слова «Drang» — напор, порыв, стремление. Но это и настоятельность, неотложность, крайняя необходимость. Мир связывает это слово только с понятием немецкой агрессии на Восток. Но ведь это свойственно любой нации — распространять свое влияние, свою культуру. Так было и так всегда будет. Живой организм не может существовать в замкнутой сфере. Прежде понималось, что такое расширение возможно лишь военным путем. Но завтра это примет форму мирного взаимопроникновения культур. Куда устремляться немецкому народу завтра?

У России тоже было время своего "Drang nach Osten". Как и "Drang nach Westen" тоже. И на юг, и на север активно устремлялись русские, потому и распространились так широко по Евразийскому материку. И у любого большого народа это было. Или есть. Вон ведь как американцы: рвутся сразу на все четыре стороны света…

Клаус сидел в прихожей, устало положив руки на стол, и думал, думал. Как он втянулся в эти игры спецслужб? Если докапываться до первопричины, то во всем виноват… заяц.