Убить перевертыша
Шрифт:
— Было бы удивительно, если бы спецслужбы не использовали такую возможность залезать под черепную коробку своих подопечных, а может быть, и управлять ими.
— Ты думаешь, — помолчав, тихо спросил Мурзин, — что курьера надо подстраховать?
— Я думаю, что его надо спасать. Если за ним следят, это еще полбеды. Хуже, если в него заложили программу, отличную от нашего задания.
— Не может быть!
Горячее восклицание Мурзина не нашло отклика. Да он и сам понимал, что эмоции теперь — пустое дело. Нужна проверка, хороший
— Сделаем так, — сказал Кондратьев. — Сейчас ты выйдешь из машины и отправишься на вокзал своим ходом. Уезжай в свое Луговое, а мы тут пощупаем эту фирму.
— А я?
— А ты сиди, не высовывайся. За тобой, голубчик, следят. Вот и пусть думают, что никто ничего не предпринимает. Ты будешь отвлекать.
— И ничего не делать?
— Пока ничего. Чем спокойнее у тебя, тем нам легче. Понадобишься, дам знать. Вопросы есть? Вопросов нет, — подытожил он молчание Мурзина. — Тогда с Богом.
И Мурзин вышел в толчею улицы. До Павелецкого вокзала было недалеко, и он пошел пешком мимо сплошных иностранных вывесок, мимо тюремных решеток на дверях и окнах домов. Витрины больших и малых магазинов зазывали разноцветьем товаров. И скоро мысли его потекли совсем в другом направлении — что бы такое купить, чего нет в Луговом. Для соседки Валентины Ивановны, для друзей-приятелей, для своего крохотного, всегда пустующего бара.
16
Они выехали из Бремена только после полудня. Поколесив по переулкам меж высотных домов Остерхольца, выбрались на автобан и помчались, не думая ни о каких правилах движения. Ибо автобан — такая дорога, где нет ни перекрестков, ни пешеходов, ни постов ГАИ с их предупреждающими знаками, а то и светофорами.
Долго молчали. Наконец Сергей не выдержал, спросил то, что вертелось на языке:
— Почему Эмка замуж не выходит?
— А черт ее знает!
Виктор раздраженно тряхнул бородой.
— Что-то не ладится? — спросил Мурзин.
— Где?
— В жизни, где же еще! Ты не в себе как.
— Жизнь как жизнь, — подумав, ответил Виктор. — Только все чего-то не хватает.
— Это, брат, у всех, особенно у холостяков. Чего не женишься?
— А черт его знает!
— Ну, ты — человек тертый. А она чего? Жених-то у нее есть?
— Друг какой-нибудь, может, и есть.
— Что значит — друг? — насторожился Сергей.
— Здесь ведь как? Парень с девкой живут вместе, играют в семью… В порядке вещей.
— А если дети?
— Дети — дело матери.
— Оскотинивание?..
— Что?
Сергей не ответил. Не понравился ему этот новый порядок, очень не понравился. Известно, на чем держится дружба между мужчиной и женщиной. От такой дружбы недалеко до того, что называется, пойти по рукам… Такого с Эмкой не могло быть. С кем угодно, только не с ней…
А дорога стелилась поистине, как скатерть, — ни колдобинки, ни пятнышка. Еще в прошлый свой приезд Сергей обратил внимание на эту странность, спросил у кого-то: ремонтируются ли в Германии дороги? И услышал встречный вопрос: "А зачем?"
Стрелка спидометра не опускалась ниже цифры 100, а их то и дело обгоняли блестящие, отнюдь не запыленные машины. Справа и слева от автобана тянулись двойные сетчатые заборы, ни человек, ни собака не могли бы выскочить на дорогу. В населенных пунктах за обочинами вставали глухие бетонные стены. Это уже не только от собак, но и от шума машин. — Дорожники оберегали покой уравновешенных бюргеров.
— Послушай, Серега, — спросил Виктор. — Ты, пока ехал сюда, ничего дорогой не натворил?
— Нет, а что?
— Оглянись. Не нравится мне вон та серая. Тащится за нами от самого дома.
— Мало ли кто куда едет.
— Я еще утром ее приметил. А сейчас… по городу ведь колесили, пока выехали на автобан.
Сергей лихорадочно соображал: говорить или умолчать? Решил сказать половину.
— Помнишь Мурзина? Приезжал он ко мне, и я, кажется, вас знакомил.
— Кагэбэшник?
— Бывший. Так вот он просил заехать к одному другу в Ольденбург.
— То-то я думаю, чего тебя туда несет?.. Да, брат, если кагэбэшники замешаны — дело дрянь.
— Остановись. Может, эта серая проедет.
— Я уж притормаживал. Попробую оторваться.
За очередной деревней он, не включая мигалки, съехал с шоссе, поднырнул под какой-то мост, проскочил пару переулков, и они оказались на забитой машинами платной стоянке.
— Полчаса — не срок, отдохнем, перекусим. А то вернешься домой, будешь жене жаловаться: Виктор голодом морил.
— Ха! Только обрадуется. Скажет, так тебе и надо.
— Почему?
— Женщины — это такие злорадные существа. Особенно по отношению к тем, кто ближе и безответнее.
Виктор засмеялся. Он интересно смеялся: глаза совсем исчезали, а лицо из-за широкой бороды становилось еще шире.
— А ты спрашиваешь, почему не женюсь.
Из четырех столиков маленькой забегаловки, куда они вошли, был занят только один. Телевизор, висевший под потолком, транслировал конные состязания. Под телевизором на белой картонке — традиционное немецкое назидание: "Richtige Rechtung macht gute Freundschaft" — "Правильный расчет укрепляет дружбу".
Совсем юная девчушка принесла им пиво и сосиски.
— Ну так что там в Москве? — спросил Виктор.
— А чего ей? Стоит.
— Это ты с Эмкой так будешь разговаривать — без слов. А мне интересны подробности.
— Почему с Эмкой? — Он обрадовался такой прямоте и растерялся.
— Из-за меня ты, что ли, приехал? Так я и поверил.
— У меня — дело. Коммерческое. Погощу у тебя денек и поеду в Росток.
— Ладно, беру свои слова обратно.
Но Сергею не хотелось, чтобы слова об Эмке брались обратно, спросил: