Убить президента
Шрифт:
Я сделал своим соколам из прикрытия знак, чтобы они держались к Президенту еще ближе. Мне вдруг показалось, что сейчас любое происшествие было бы Митрофанову только на руку: всегда бы он смог сказать, что прошляпила именно СБ. Я даже покрутил головой, рассчитывая увидеть где-нибудь в уголке довольную улыбочку этого гребаного интеллигента Олега Витальевича.
– Павлик, ты меня затолкал, – произнес вдруг Президент негромко. – Твои соколы мне на ноги наступают, пусть чуток разойдутся.
– Никак нельзя, шеф, – шепотом ответил я, пользуясь случаем капнуть на Митрофанова. – Внешнее прикрытие организовано просто из рук вон. Генерал Митрофанов, которому поручен театр, либо пьян, либо болен, либо разучился профессионально
Шеф тихонько рассмеялся:
– Ты ревнив, Павлик, как баба. Боишься, что Митрофанов тебя обставит, и стучишь потихоньку… Нехорошо.
– Никак нет, – дерзко возразил я, понимая, что на эту дерзость и именно сейчас я имею право. – Поглядите сюда… и вот сюда… и вот в этот пустой угол… Вашему Митрофанову плевать на вашу безопасность. Я бы вообще был с ним поосторожнее.
– А что такое? – рассеянно поинтересовался Президент. Он словно нарочно двигался медленно и не прошел еще и половины пути до своей бронированной президентской ложи.
– У меня есть сведения, – сказал я быстро, – что того фискала, которого мои соколы… Короче, что его нам подсуропил как раз Митрофанов. Чтобы, значит, мы оказались в дураках.
– Ну, а вы? – лениво спросил Президент. – Где ваши соколы, по-твоему, оказались, а?
– В дураках, – признал я. – Но, шеф, такая провокация…
Президент поморщился:
– Оставь Олега в покое. Он мне обо всем, что надо, сам докладывает. Занимайся своим делом.
– Вот я и занимаюсь! – проговорил я. – Именно это и делаю. Для вашей же безопасности, шеф.
– Для безопасности ты мне все ноги оттоптал, – процедил шеф. – Пусть передние ребята расступятся, дай мне хоть на публику посмотреть…
– Чего там смотреть, – буркнул я. – Цивильные козлы да журналисты. Да еще эти недоумки из Охраны. – Тем не менее я сделал знак, и переднее прикрытие чуть расступилось.
Дальше началось страшное кино, почему-то замедленное. Такую шутку я иногда проделываю со своим домашним «Хитачи», чтобы получше рассмотреть прием каратэ или там порнушку. Мозги мои сами собой настроились на прием и стали нумеровать кадры.
При кадре номер один из-под лестницы начал возникать бледный парень с сумочкой, надетой отчего-то на правую руку. Я открыл рот, чтобы дать команду соколам, но тут начался кадр номер два.
Сумочка стала медленно-медленно падать на пол, и в руке парня уже был пистолет. Он начал его поднимать, а наше оружие было еще на своих местах.
Кадр номер три – я полез за своим «Макаровым», понимая, что не успею никак и он может оказаться первым. В середине кадра номер три за спиной парня с пистолетом медленно стала открываться дверь и оттуда все так же медленно стала выползать толпа охранцев. Как будто они давно знали, что стрелять по Президенту будут точно с этого места.
Кадр номер четыре. Парень нажал на спуск, и я стал медленно прыгать навстречу вспышке, застывшей в дуле, надеясь поймать пулю своим плечом или боком. Охранцы сзади парня тоже замерли в своем безмолвном прыжке. Я успел пожалеть, что сейчас пуля ударит в меня, а всю славу по захвату террориста получат эти безмозглые митрофановские козлы…
Кадр номер пять сопровождался громким звуком выстрела. Меня неторопливо ударило горячим воздухом, но пуля из ствола куда-то подевалась. Ушла вверх, подумал я. Мазила! С такого расстояния не попасть. Счастье-то какое! Мазила! Губошлеп! Я был жив и уже с пистолетом в руке. Я был жив, и Президент был жив! Охранцы на заднем плане все еще прыгали, никак не могли допрыгнуть. Ну, теперь-то моя взяла, подумал я и в этом же замедленном ритме потянул спуск своего «Макарова».
Кадр номер шесть. Один из охранцев стал разевать рот в крике, но слов еще слышно не было. Кажется, этот говнюк советовал мне брать живым. Сейчас, ждите, злобно подумал я.
При звуке МОЕГО выстрела замедленное кино мгновенно закончилось.
Рапид выключили.
Парень в ту же секунду выронил свой пистолет и растянулся на паркете. Целил я в плечо и попал бы в плечо. Однако в последнюю секунду охранцы, что сзади, допрыгнули до мальчика и сбили мне цель. Пуля угодила в грудь, желтый паркет возле тела мгновенно покраснел.
На секунду наступила мертвая тишина. Такое всеобщее краткое оцепенение, после которого следовало ожидать шума, криков, визга ближайших зрителей и прочего мерзкого переполоха.
В этой тишине явственно прозвучал сдавленный шепот одного из штатских-охранцев:
– А говорили, что баба будет…
Глава 67
ВАЛЕРИЯ
Всякое со мной бывало. В детстве я помирала от скарлатины. Меня лупила милиция на митингах. В Лефортово мне два дня не давали спать. В Кащенковской больнице меня пытали электрошоком и аминазином. И всякий раз я умудрялась не разреветься. Я даже думала, что вообще не умею плакать, неспособная от природы.
И вот… Если бы еще вчера кто-то мне сказал, что я, как кисейная барышня, разрыдаюсь в компании гэбистов, меня бы это позабавило. Потому что еще вчера это казалось мне чистой крезой. Плачущая Лера Старосельская – это все равно что сухая вода и горький сахар.
И вот… Я сидела в машине на переднем сиденье и грязным платком утирала свой распухший нос. Два фискала и один Полковников сгрудились вокруг обманутой Леры и, кажется, искренне ей сочувствовали. Полковников пожертвовал даже чистый платок из своих личных запасов, но вскоре и эта тряпочка быстро промокла. Кстати, платок был женский. На нем была вышита буква Н. Я поняла, что еще не разучилась соображать и наблюдать, но подлые слезы так и капали. Шарлотта Кордэ, думала я, размазывая слезы мокрой тряпочкой. Из тебя такая же Шарлотта, как из дерьма пуля. Вышла резать Марата по сценарию самого Марата. Вышла пожертвовать собой, не зная, что кто-то хихикает из-за кулис. Славный спектакль с набитой дурой Валерией Старосельской в главной роли. Никакая ты не бабушка русской демократии, мстительно сказала я самом себе. Ты толстая глупая корова, пешка в игре Охраны, если не кого-то похуже. Ты Ван дер Люббе, безмозглый человек для провокаций. Этот болван, наверное, тоже надеялся, поджигая рейхстаг, совершить благородный поступок. Сам пропал и всех погубил. Болван? Кто болван? Да я, я! Кто трепался на всех митингах, что убьешь тирана? Политический капитал себе зарабатывала. Вся митинговая шиза уже давно была в курсе: вот Лера-которая-убьет-тирана. Будущий завоеватель Гонконга пришел к власти? Пришел. Тиран? Ну-у-у, пробу негде ставить. Вот, Лера, и флаг тебе в руки. Вот тебе, Жанночка, и меч из фанеры. Вот тебе, Шарлотта, и ножик из картона. Вот тебе, Фанни, и пистолет с кривым дулом. Кто там любит меня? Кто – за мной? Мальчик Андрюша идет за мной. Все Управление Охраны идет за мной и аплодирует. Сам господин Президент… Ах какая мразь! Лучше бы я ничего не знала. Лучше бы эти фискалы и примкнувший к ним репортер не стали меня спасать. Выстрелила бы с надеждой, что попала в цель. Я бы тогда не увидела фото мертвого Андрона, который погиб из-за меня. Это ведь МЕНЯ прятала Охрана, чтобы, упаси Боже, до дня икс кто-нибудь меня бы не потревожил…
На душе стало до того мерзко, что малодушная мысль застрелиться немедленно вдруг возникла в моей идиотской голове. Возникла – и сразу же погасла. Во-первых, не из чего. И, в-главных – не дождетесь! Такого удовольствия я вам не доставлю. ИХ затея, возможно, на сегодня и сорвана, зато Я свое обещание так и не выполнила.
Все, Лера. Все.
Я последний раз по инерции всхлипнула, утерлась и сказала решительно фискалу Лаптеву:
– Снимите наручники. Слово даю, никуда не убегу.
Капитан Лаптев, не задумываясь, отстегнул браслеты, после чего мы с ним элегантно поменялись местами: он сел за руль, а я поместилась рядом с ним.