Убить шамана
Шрифт:
— Тебе надо попить, — засуетилась Лихо и отошла в сторону, чтобы налить мне воды. — Тебе надо попить, ты потерял много крови.
— Много крови?..
Я наклонил голову, чтобы увидеть свое тело. Оно все было сплошь покрыто продольными разрезами и обожжено. Неприятное зрелище…
Тут мой взгляд скользнул дальше, и я внезапно столкнулся глазами с Хенаро. Он полусидел-полулежал в массивном кресле в углу комнаты и внимательно наблюдал за моими движениями.
Мы смотрели друг на друга — несколько секунд. Пять, от силы — десять. И не просто смотрели. Мы разговаривали, причем
Я понял, что он уже знает о моем решении. Как и обещал, он был со мной рядом в моем «грибном» сновидении. И решение, которое я принял, его не обрадовало. Но он принял его. Так я понял по его глазам. И еще я понял: он не хочет, чтобы Лихо что-либо знала.
— На, выпей, — Лихо подошла ко мне с кружкой, в которой плескалась красноватая жидкость. — Это поможет тебе вернуть силы.
Хенаро продолжал смотреть на меня — напряженно, сосредоточенно, задумчиво. Он словно бы изучал меня. Пытался понять, как я поступлю дальше, что буду делать, зная то, что знаю. По правде сказать, я бы тоже хотел это понять…
Я медленно глотал слегка горьковатое на вкус лекарство и искоса поглядывал на него.
— Ну как ты? — с нежностью спросила Лихо, присаживаясь на край моего топчана и заботливо убирая с моего лба волосы. — Знаешь, я верю, что тебе стало лучше. У тебя взгляд изменился. Совсем другой стал.
— Да, мама. Все нормально. Нормально. Я многое понял. Я узнал про отца… — тут я дернул глазами, чтобы увидеть деда, но на сей раз взглядами мы не встретились, он напряженно смотрел в окно. — Я понял, что все правильно. Я зря думал про вас плохо. Я понял, что отец… Что он поступил неправильно. Да. Вот что я понял.
— Мы пытались помочь ему, — Лихо склонила голову и уставилась в пол. — Но он сделал то, что сделал. Я не верю в Вуду.
— Не веришь? — переспросил я, оторвавшись от кружки.
— Не верю в том смысле, что они способны как-то повлиять на человека, — Лихо отрицательно покачала головой. — Я думаю, что сила Вуду — в человеческой слабости. Когда человек умирает по приговору колдуна Вуду, это происходит из-за страха. Человек боится наказания и сам убивает себя своим страхом. Это так.
Я посмотрел на деда. Но Хенаро оставался безучастным к нашему разговору, словно и не слышал, о чем мы говорим. Нет, он знает, что Вуду — это не плод воображения, и не фантазия, и не самогипноз. Что бы Лихо ни говорила, духи умерших — это духи умерших. В них есть сила. Но наверное, Хенаро считает, что пусть лучше Лихо думает именно таким образом. Он не собирался ее переубеждать.
— А зомби? — я посмотрел на мать.
— Зомби… — Лихо провела рукой по лицу. — Это тоже своего рода — страх. Если человек верит, что над ним одержали верх, что он себе не принадлежит, он превращается в зомби. В сущности, если человек не верит в себя, не чувствует себя, разве можно его назвать — человеком? Он — зомби. Таких много. Для этого и Вуду не требуется…
— Не живет «своим умом»… — задумчиво произнес я и краем глаза заметил, что Хенаро снова смотрит на меня, но по-другому — в его глазах была слабая, малая надежда, что я одумаюсь, остановлюсь.
Но я не собирался останавливаться. Нет. На самом деле я просто так и не мог понять этой загадочной для меня фразы. Что это значит: «жить своим умом»?
Ведь что такое «свой ум», если разобраться? Всякая информация, которая содержится в нашей голове, приходит к нам из внешнего мира. Абсолютно вся. Все, что мы знаем, умеем, все маши ценности, истины, которые мы исповедуем, — все это так или иначе досталось нам от других людей.
Да что далеко ходить? Каждое слово, а любая мысль состоит именно из слов, из понятий, — это приобретенное знание. Мы не выдумываем собственных слов. Все они взяты нами от других людей. Мы перенимаем их вместе с тем смыслом, который они несут, который в них еще до нас вкладывали другие люди.
Так возможно ли жить «своим умом»? Не является ли это стремление какой-то утопией? И вообще — почему я должен верить это безумной старухе?..
— Да, мама, наверное, ты права, — я сказал это, но с единственной целью — успокоить ее. Лихо и так порядком натерпелась за последнее время.
— Тебе надо отдохнуть. Я думаю, мы с дедом тебя оставим, — Лихо склонилась надо мной и поцеловала в лоб. — Эти раны… Они заживут. Они не глубокие. По-другому было нельзя. Я надеюсь, что ты поймешь и простишь.
— Не волнуйся, мама, — сказал я и улыбнулся. — Я все понимаю. Вы все сделали правильно. Все нормально…
Лихо погладила меня по щеке, улыбнулась, встала, помогла деду подняться, и они вдвоем вышли из комнаты.
Уже смеркалось. Я лежал на своем топчане, пытаясь привести мысли в порядок.
Может быть, это стыдно, но я ненавидел своего отца, ненавидел и презирал. Холодно, рассудочно, бесчувственно. Мне было плевать, что он меня продал. Да, сейчас я на глазах превращаюсь в зомби. Дед меня уже почти похоронил… Но я ненавидел Поля не из-за этого. Я ненавидел его за то, что он не совершил того, что должен был совершить.
Да, я презирал в нем проигравшего человека, неудачника. Я однозначно решил для себя, что должен его спасти. Но с другой стороны, именно за это я и ненавидел Поля. Отец — это тот, кто должен защищать. А сейчас получалось наоборот. Поль смалодушничал, проявил слабость, был глуп. И теперь я должен стать убийцей, чтобы спасти его.
Этот шаман, колдун, Тень… Поль вступил с ним в единоборство. Но даже не понял этого и допустил ошибку. Ему не следовало преклонять колени, торговаться и ждать милостей от своего хозяина. Он должен быть получить знание, вырвать его и уйти. О власти не просят, стоя на коленях. Но Поль склонился — и угодил в расставленную ловушку.
Во всем этом было что-то чудовищно неправильное, дикое, ошибочное.
Однажды я слышал историю про святого мудреца. Знатный купец, зная об удивительных способностях этого человека, пришел к нему с просьбой.
«Напиши для моей семьи какое-нибудь доброе пожелание, — сказал он. — Я люблю своих детей, своих внуков. Я хочу, чтобы они были счастливы. Дай нам свой завет…»
Святой взял бумагу, карандаш, и уже через минуту купец получил то, о чем спрашивал. Пожелание было кратким: «Умер дед, умер сын, умер внук».