Убить зверя

Гладкий Виталий Дмитриевич

– Кто звонит? – недовольно спросил Базуль.

– Он не назвался. Но говорит, что очень важный вопрос…

Поморщившись, будто ему на зуб попался кусочек лимона, старый вор аккуратно уложил сверкающий никелем и золотом заказной пистолет в обитый черным бархатом футляр и гаркнул в микрофон:

– Чего надо!?

По этому номеру звонили только свои, предварительно называя пароль. Потому Базуль и не стал миндальничать. Специальная аппаратура искажала голос говорящего, и надумай кто-либо поставить телефон на прослушку, он услышал бы лишь набор скрежещущих звуков, которые, проходя на выходе через фильтры и дешифраторы, превращались в человеческую речь, похожую на разговор киношного робота.

– Федор Лукич, горим! – возопил неузнаваемый металлический голос.

– Кто это?

– Гарик! Федор Лукич, пожар… – в трубке всхлипнуло.

Гарик Арутюнян заправлял одной из самых доходных точек финансовой мини-империи Базуля. Под началом шустрого армянина находился ночной клуб-казино, распложенный едва не под памятником Ленина, на центральной площади. Базуль выписал оборудование для игорного дома из самой Америки, обошлось оно в немалую копеечку, но себя уже оправдало. "Положенец" гордился своим детищем, справедливо считая себя первопроходцем игрового бизнеса в городе и области.

– Как, где!? – всполошился Базуль.

– Казино горит. Уже час. Господи, какие убытки… – в трубке опять послышались рыдания.

– Вытри сопли, мать твою!.. – гаркнул старый вор. – И объясни толком, что там у тебя случилось.

– Не знаю! Сначала загорелся подвал – туда мы свалили все старое барахло, оставшееся от прежних хозяев, а затем, спустя несколько минут, вспыхнул игорный зал. Федор Лукич, это поджог! Я не виноват!

– О твоей вине поговорим потом. Пожарные работают?

– Пять машин.

– Вызови еще! Ночную выручку сдали?

– Не успели…

– Что-о!? Где она?

– В сейфе… – в трубке как-то странно захрипело, а затем что-то грохнуло.

– Гарик! – Базуль потряс телефонную трубку, будто оттуда мог вывалиться Арутюнян. – Отзовись, сучий потрох?!

– Босс… – голос армянина был приглушен и тих, даже несмотря на усилительную аппаратуру. – Извините… сердце прихватило…

– Мне плевать на твое сердце! Где сейф с бабками?

– В подвале…

– А вот за это ты мне ответишь, – зловеще прорычал в микрофон "положенец". – По полной программе. Если деньги сгорят, я из тебя шашлык сделаю. Вытащи сейф из огня, ты, урод! Любой ценой!

– С-слушаюсь…

Вот оно, началось… Базуль ни на миг не усомнился, что пожар в казино – дело рук Чингизовых ублюдков.

Нет, он этого так не оставит! Старый вор едва не бегом поднялся на второй этаж и прямо с порога гаркнул Шатохе:

– Вызови Балагулу! Мигом! Пусть бросит все дела и мчится сюда. Что ты стоишь, как столб!

Пошевеливайся…

Балагула приехал через час. Все это время Базуль, сгорая от ненависти к Чингизу, мотался по кабинету словно тигр в клетке. Когда помощник "положенца" появился на пороге, перед его глазами предстал полный бардак: перевернутое кресло, разбитые вазы, разбросанные по полу бумаги и разные безделушки.

– Ну тебя ждать, бля!.. – вызверился Базуль. – Про пожар в казино знаешь?

– Мне доложили…

– И ты так спокойно об этом говоришь!?

– От того, что я буду слезы лить, ничего не изменится.

– Вот это ты верно сказал… – Базуль постепенно успокаивался. – Мы заставим плакать Чингиза. Кровавыми слезами. Готовь операцию. Хлопнем парочку его магазинов. Это для начала.

– Может, казино загорелось не с его подачи? – осторожно спросил Балагула. – Пусть сначала пожарные разберутся, что там случилось.

– Все еще надеешься на переговоры? Не-ет, хватит базар разводить. Болт ему, а не мирное соглашение! Если после нашего предупреждения Чингиз не уймется, замочим его, как бобика. Я все сказал! Иди, занимайся моим поручением.

– Хорошо, – покорно согласился Балагула.

Он понимал, что Базуль совершает фатальную ошибку, но спорить было опасно. Сейчас любые, самые разумные, доводы просто разбились бы о ненависть "положенца" словно морская волна о скалу. Как это не раз бывало прежде, Базуля зациклило. В такие моменты старый вор "в законе" становился хуже дикого зверя. Он мог не просто убить человека, а с садистским удовольствием раскромсать его на мелкие кусочки.

Однажды Балагуле довелось присутствовать во время такого приступа неистовства. И после бывшего опера долго тошнило, едва перед глазами вставала картина залитого кровью подвала, в котором Базуль сводил счеты с одним из тех, кто осмелился стать на его пути. Балагула и сам был отнюдь не мягкотелым и мог с любого сделать своими кулачищами отбивную. Но, как это ни странно при его нынешней "профессии", он никого собственными руками еще ни разу не отправил в мир иной.

Нельзя сказать, что Балагулу страшила "вышка". Если кого он и боялся по-настоящему в этой жизни, так это отца, всю свою жизнь проработавшего на бойне. До сих пор в его присутствии бывший спортсмен и опер чувствовал себя неуютно. Балагула-старший редко бывал трезвым, хотя всегда твердо держался на ногах, сколько бы ни выпил. Его любимым занятием был мордобой, чем он и занимался в воскресные и праздничные дни, круша челюсти всем, кто под руку подвернется. Когда в выходные отец появлялся на улице, она сразу же пустела. Как сейчас автолюбители предупреждают друг друга подмигиванием фар о присутствии патруля ГАИ на дорогах, так и мужики-соседи оповещали друг друга самыми хитроумными способами о надвигающейся опасности. На Балагулу-старшего не могла найти управу даже милиция.

Правда, дети – а их было четверо – подозревали, когда стали старше и умней, что такая снисходительность проистекает от того, что отец поставил на мясное довольствие участкового, который всегда находил уловку, чтобы отмазать любезного друга от тюрьмы.

Если Балагула-старший не мог найти достойный объект для драки среди местных, он отправлялся на поиски заезжих. Тут ему помогал скверный мужичишко, как потом узнал Никита, милицейский стукач по прозвищу Нюня, собутыльник и наперсник отца. Он был вечно грязный, будто спал в обнимку с дизелем, тощий, словно дрын, и хитрый, как лис. Нюня задирал ничего не подозревающих мужиков, а когда те в праведном гневе шпыняли этого замусоленного вонючего хорька, на арену выходил отец. И горе было чересчур смелым и справедливым, которые имели несчастье отстаивать свою честь перед всем миром. Чаще всего таких смельчаков увозила "Скорая помощь", но свидетелей избиения обычно не находилось.

Однако, хуже всего было тогда, когда поиски Балагулой-старшим чужих ребер для своих кулаков-кувалд даже с помощью Нюни были безуспешны. Тогда он приходил домой мрачнее грозовой тучи и начинал измываться над своей женой. Правда, он не бил ее, как мужиков, смертным боем, однако сила у него была не меряна, и бедная женщина всегда ходила в синяках и ссадинах. Когда Никита подрос и стал ходить в спортзал, он нередко закрывал мать своим телом, от чего отец просто зверел и месил сына уже не сдерживая ни сил, ни злобы. Но парнишка телосложением пошел в родителя, а потому, к счастью, до тяжелых увечий дело так и не дошло.