Убитый манекен : сборник
Шрифт:
И еще он переспросил себя:
«Неужели они останутся стоять?»
И в то же мгновение Ирэн присела на краешек стула, сплетая и расплетая на коленях пальцы и краснея:
— Что от нас… Что вам нужно от моего отца? — с мучительным смущением спросила она.
— Я хотел бы задать ему несколько вопросов.
— О?..
На этот раз заговорила Лаура Шарон, и одного простого слова, затрепетавшего, как вонзившаяся в цель стрела, было достаточно, чтобы обнаружить в ней противника.
— Ну… о его жизни, о… о его домашних…
Малез путался и сам это сознавал. Не охватят ли
— Мне бы также хотелось ему показать… кое-что! Один предмет…
Что бы только ни дал Малез за возможность вынуть из кармана трубку, плотно прижать табак твердым ногтем, раскурить, сделать две-три затяжки, что сразу вернуло бы ему уверенность в себя, которой сейчас так недостает?
— Этот предмет, — неожиданно закончил он, — находится здесь… в этом свертке…
И он с такой силой, так резко хлопнул по свертку, что едва его не опрокинул; ему пришлось стремительно протянуть руку, чтобы его удержать.
Он исподтишка поглядывал на девушек, из которых одна сидела, а другая оставалась стоять, одинаково молчаливых и неподвижных. Он испытывал ощущение, что имеет дело с судьями. Эта мысль приводила его в бешенство.
— Мы слушаем вас, — выговорила наконец Лаура.
Малез бросил в ее сторону раздраженный взгляд. «Мы слушаем вас»! Неужели эта девушка, которой, наверное, нет еще и двадцати пяти лет, навяжет ему свою волю? Он снисходительно разглядывал ее, ища уязвимое место в ее броне. Кокетлива? Нет, в ее тусклом платье нет ничего, что привлекало бы взгляд, кроме, пожалуй, бегущих от бедер вниз тяжелых складок и маленького круглого воротничка монастырской воспитанницы, застегнутого золотой брошью. «Разве Лаура Шарон не сознает своей красоты или же ею пренебрегает?»
Малез принял неожиданное решение.
Поднявшись, он заявил:
— Сейчас я разверну этот сверток.
И его неловкость, на этот раз притворная, дала ему дополнительные козыри.
Он не торопился. Его ногти цеплялись за тесемки, грубые пальцы рвали бумагу. Работая, он наблюдал за реакцией Лауры и Ирэн, замечал, как они обмениваются взглядами, в которых мелькало опасение, это точно!
Точно ли? Вдруг статуя ожила, Лаура чуточку нагнулась, взяла из корзинки с шитьем ножницы и протянула Малезу.
— Ножницы… — проговорила она. — Так будет быстрее…
Быстрее… В одно мгновение серая бумага прорвана, тесемки перерезаны.
Избавленный от сшитого г-ном Деваном костюма, манекен предстал в своей жалкой наготе. Его изувеченное лицо было искажено ужасной улыбкой, улыбкой, не знающей страдания, чудесной полуулыбкой, которой незнакомо…
И Малез, хлопотавший вокруг, стал похож на иллюзиониста:
— Разве не скажешь, что это лицо — верная копия живого человеческого лица? Посмотрите на глаза… Даже при их нынешнем состоянии трудно усомниться в том, что мастер пытался передать их индивидуальное, сиюминутное выражение… Посмотрите на эти светлые усики, на нос с горбинкой, на курчавые волосы… Они заставляют думать не о типе, а об отдельной личности, конкретном человеке…
Почти незаметная пауза:
— Меня заверили, что этот манекен принадлежал вам.
Без колебаний Лаура Шарон согласилась:
— Вас не обманули.
Похоже, она побледнела. Ее рука лежала на краю стола. Может быть, она о него опиралась?
Что до Ирэн, то она опустила голову. Задумчивость? Безразличие? Подавленность?
— Это лицо ничего вам не напоминает? Никого? — тяжеловесно настаивал Малез. — Несмотря на причиненные увечья, которые нарушили его цельность, мне кажется относительно нетрудным восстановить в уме… Не узнаете ли вы в нем родственника, друга, любимого… или ненавистного человека? Не напоминает ли он вам кого-нибудь… кого-нибудь из близких?
Словно после напряженного усилия, Малез глубоко вздохнул. Его тяжелый, вопрошающий взгляд переходил от Лауры к Ирэн, от Ирэн к Лауре. Кто из двоих ему ответит?
Это Ирэн.
— Да, — внешне спокойно сказала она. — Он был вылеплен по образу моего брата Жильбера. Завтра исполняется год, как он умер.
9. Трагический эффект
При этих словах комиссар впервые с момента находки манекена на железнодорожном полотне почувствовал, что наконец-то дождался своего самого прекрасного приключения, своего самого удивительного дела, своего «самого значительного преступления в мире». Ему пришлось взять себя в руки, чтобы не обнаружить своего ликования.
Обращаясь к Ирэн, он сказал:
— Извините меня, мадемуазель, что я вызываю в вашей памяти мучительные воспоминания… Не скажете ли вы мне, как случилось, что у этого манекена лицо брата, которого вы потеряли?
Снова вмешалась Лаура:
— Может, лучше, если я отвечу вместо кузины? Жильбер и я должны были пожениться в момент, когда…
Она не закончила фразы.
— Пусть так! — сказал Малез. — Слушаю вас.
— Избрать Жильбера моделью мне предложил однажды отец, умерший два года назад. Он был талантливым скульптором, всегда искал новые технические приемы и любил работать с воском. А мой брат Эмиль как-то раз, собираясь нас разыграть, купил на публичной распродаже манекен без головы. Когда голова была наконец готова, мы прикрепили ее к манекену, и с той поры второй Жильбер постоянно участвовал в наших играх…
— В ваших играх? — переспросил невольно взволнованный Малез.
В этой обстановке, в этих устах слово прозвучало фальшиво.
— Да. Ирэн, мой двоюродный брат Арман, Жильбер, мой брат Эмиль, сын нашей старой няни Леопольд, я сама долго оставались детьми… Зрелость пришла к нам внезапно, словно болезнь…
Лаура перестала вглядываться в некую точку на стене, а посмотрела на комиссара:
— После смерти жениха я отнесла на чердак манекен и восковую голову, вид которых для меня стал непереносим. Через шесть месяцев старая Ирма, занявшись уж не знаю какой уборкой, снова спустила голову вниз и положила в моей комнате. Мне она казалась более похожей, более живой, чем любой портрет, и какое-то время я сохраняла ее у себя. Но уж слишком много тяжелых воспоминаний пробуждала она у меня: утрату отца, смерть Жильбера, за которой последовала кончина тетушки, другие мучительные минуты. И я вернула ее на чердак…