Убивая Еву
Шрифт:
– Через две недели суд, – продолжал он. – И тебя признают виновной. Другого исхода ждать не приходится. Теоретически тебе светит «вышка». В лучшем случае проведешь следующие двадцать лет жизни в колонии, по сравнению с которой «Добрянка» – курорт.
Ее взгляд оставался пустым. Человек закурил сигарету – заграничную! – и предложил ей. В СИЗО эту сигарету можно было бы обменять на недельную добавку еды, но Оксана едва заметно покачала головой.
– Найдены три мужских трупа. Один – с рассеченной от уха до уха глоткой, двое других убиты выстрелами в голову. Такое поведение плохо вяжется со старшекурсницей, изучающей лингвистику в главном пермском вузе. Конечно,
Мужчина достал из-под стола термос и два картонных стакана. Жидкость он разливал медленно, чтобы холодный воздух пропитался ароматом крепкого чая. Один из стаканов подтолкнул к ней.
– «Круг братьев». Одна из самых лютых и беспощадных криминальных группировок в России. – Он покачал головой. – О чем ты только думала, когда решила казнить их шестерок?
Она отвела взгляд, но лицо сохраняло надменный вид.
– Хорошо, что милиция нашла тебя раньше, чем братки, иначе мы бы тут с тобой не беседовали. – Он бросил окурок на пол и затушил его подошвой. – Но должен признать, справилась ты очень умело. Отец отлично тебя обучил.
Она снова посмотрела на него. Темноволосый, среднего роста, лет примерно сорока. Спокойный взгляд, даже отчасти доброжелательный, но не совсем.
– Но ты нарушила самое важное правило. Ты попалась.
Она сделала осторожный глоток. Потянулась через стол, взяла сигарету и закурила.
– Кто вы?
– Человек, с которым ты, Оксана Борисовна, можешь говорить безбоязненно. Но сначала будь добра, подтверди, что здесь все написано верно. – Он вынул из кармана пальто сложенные листы. – Когда тебе было семь, твоя мать-украинка умерла от рака щитовидки, который почти наверняка развился у нее из-за чернобыльской катастрофы, случившейся за двенадцать лет до того. Через три месяца после смерти матери твоего отца отправили в Чечню, и тебя поместили в отделение временного пребывания пермского детского дома имени Сахарова. За полтора года, которые ты там провела, преподаватели отметили твои исключительные способности к учебе. Но выявили и другое – ночное недержание и практически полный отказ от общения с другими детьми.
Она выдохнула – в холодном воздухе дым образовал длинную серую струйку – и кончиком языка коснулась рубца на верхней губе. Как и сам шрам, жест был едва заметен, но мужчина в пальто его уловил.
– Когда тебе было десять, отца вновь откомандировали, на этот раз в Дагестан. Ты вернулась в сахаровский детдом, где спустя три месяца тебя поймали на поджоге и перевели в психиатрическое отделение пермской городской больницы № 4. Несмотря на рекомендации лечащего врача, который диагностировал социопатическое расстройство личности, тебя вернули домой к отцу. На следующий год ты поступила в одну из средних школ Индустриального района – и там вновь заслужила похвалы за успехи в учебе, особенно за способности к языкам, и вновь выказала нежелание заводить дружбу и устанавливать иные контакты. Более того, в документах сказано, что ты участвовала в ряде инцидентов, связанных с насилием, или даже, как подозревают, сама их инициировала.
Но все-таки была у тебя привязанность, одна-единственная, – учительница французского, некто Леонова, – и тебя чрезвычайно взбудоражила новость
Она втоптала свой окурок в пол.
– К чему вы клоните?
Он еле заметно улыбнулся.
– Еще можно вспомнить твою золотую медаль за стрельбу из пистолета на екатеринбургской универсиаде. Это было в первый год после школы.
Она пожала плечами, и он наклонился вперед.
– Только между нами. Эти трое в баре «Пони» – что ты почувствовала, когда убила их?
Она спокойно встретила его пристальный взгляд; выражение ее лица оставалось пустым.
– Ладно, давай гипотетически. Что бы ты почувствовала?
– В то время я почувствовала бы удовлетворение от хорошо выполненной работы. А сейчас… – Она снова пожала плечами. – Ничего.
– И за это самое «ничего» ты собираешься провести двадцать лет в Березниках или другом подобном месте?
– Вы завезли меня в такую даль, чтобы это сообщить?
– Истина, Оксана Борисовна, состоит в том, что для мира люди вроде тебя – проблема. Мужчины и женщины, которые, как и ты, родились без совести, не умеющими чувствовать вину. Вы лишь крошечная часть населения, но при этом без вас… – Он снова закурил и откинулся на спинку стула. – Без хищников, людей, способных вообразить невообразимое и действовать без страха и сомнений, мир бы остановился. Вы – эволюционная необходимость.
Последовало долгое молчание. Его слова подтверждали то, что она знала всегда, даже в самые тяжелые времена: она особенная, рождена для высокого полета. Она смотрела в окно на поджидающий «газик» и на топчущихся на снегу охранников. И кончик ее языка вновь коснулся верхней губы.
– И чего вы от меня хотите? – спросила она.
Константин, не скупясь на детали, принялся излагать, что ее ждет в будущем. Она слушала, и ее переполняло ощущение, будто вся ее прошлая жизнь была лишь прелюдией к этой минуте. Лицо Оксаны ни разу не дрогнуло, но охвативший ее трепет не уступал в остроте чувству голода.
Над Парижем начинает гаснуть дневной свет. Из ящика стола в своем кабинете Вилланель достает новый эппловский лэптоп и распаковывает его. Потом заходит в почтовый ящик на джимейле и открывает письмо, где в поле «Тема» стоит заголовок: «Джефф и Сара – фотки из отпуска». В письме два абзаца текста и с десяток фотографий, на которых какая-то пара изображена в разных туристических местах Каира и окрестностей.
«Всем привет!
Мы потрясно проводим время. Пирамиды – круть, Сара каталась на верблюде (см. фотки)! Прилетаем в воскресенье, посадка в 7:42, дома будем где-то к 9:45. До встречи, Джефф.
ПыСы. Кстати, новый адрес Сары – SMPrice88307@gmail.com».
Не обращая внимания на буквы и слова, Вилланель копирует цифры. Это одноразовый пароль к данным, вставленным в невинные с виду jpg-файлы. Она вспоминает слова одного индийца, разработчика систем: «Шифровка сообщений – это, конечно, хорошо, но даже если их никто никогда не сможет взломать, они все равно привлекают внимание. Гораздо лучше, чтобы о наличии таких сообщений вообще нельзя было догадаться».