Убийца не придет на похороны
Шрифт:
Кроме лечения больных и кроме проведения плановых операций, Геннадий Федорович в рабочее время имел и другое занятие – в операционной больницы резал, зашивал, лечил авторитетов криминального мира. Ведь в последнее время чуть ли не каждый день среди бандитов происходили разборки. Кого-то резали, кого-то стреляли или взрывали. А куда везти пострадавшего криминальный мир знал – есть хирург Рычагов. Правда, далековато от Москвы, но зато надежно. Там прооперируют, там и досмотрят, поставят на ноги.
И воры в законе, авторитеты, коронованные и некоронованные,
Там имелись две палаты с видом на озеро, огромный бетонные забор, железные ворота, а за забором участок площадью в несколько гектаров. Местные власти понимали, что доктор Рычагов занимается незаконной практикой, но что поделаешь, неровен час и самому придется лечь под нож. Ведь никто не застрахован от болезней – ни мэр, ни начальник милиции, ни чиновники из налоговой инспекции. Все закрывали глаза и улыбались, когда слышали фамилию Рычагов. А Геннадию Федоровичу только это было и надо: не мешайте работать, не мешайте жить и я помогу всем.
Двадцать четвертого сентября тысяча девятьсот девяносто пятого года ровно в девять утра Геннадий Федорович приступил к операции, к очень сложной операции. За подобную не взялся бы даже маститый профессор из столичной клиники, а вот сорокадвухлетний кандидат наук Геннадий Рычагов взялся, засучив рукава. Он любил экспериментировать, любил рисковать и его риск почти всегда вознаграждался.
Персонал больницы Рычагова любил, ведь это благодаря ему, благодаря его усилиям, таланту больница была оборудована так, что ей могли позавидовать многие столичные клиники: прекрасная импортная аппаратура, операционная оснащена по последнему слову техники. Но самым главным в этой больнице был Рычагов, его талант, его золотые руки. На них все и держалось.
Рычагов не отказывался ни от каких операций. Привезут ребенка с аппендицитом и смертельно уставший Рычагов брался за скальпель, если оказывался в это время в больнице. И как правило, спасал ребенка, спасал старика, молодую женщину и вообще, почти всех, кто попадал к нему на операционный стол. Случались, конечно, промахи, но ведь Геннадий Федорович Рычагов не был богом. У каждого бывают ошибки. Но у Рычагова, в отличие от его коллег хирургов, ошибок случалось так мало, что их можно было пересчитать на пальцах одной руки.
На сегодняшний день было запланировано три операции, две из которых Геннадию Федоровичу представлялись простыми и, как он рассчитывал, каждая из них не займет даже часа. А вот одна обещала быть довольно сложной, и к ней Геннадий Федорович готовился.
Еще с вечера он просмотрел кучу атласов, кучу журналов и был в курсе того, что он может сделать, и на что может рассчитывать больной.
Но его планам не суждено было сбыться. Он уже сидел в кабинете, пил крепкий душистый чай со своей неизменной ассистенткой
– Геннадий Федорович, – она к шефу всегда обращалась по имени-отчеству, – по-моему, «скорая».
– «Скорая»? – спросил Рычагов, встал с кресла, подошел к окну и сквозь планки жалюзи выглянул во двор. – Ты права, – сказал хирург, делая глоток, – точно «скорая», хоть и не наша, – во дворе стоял грязно-зеленый УАЗ. – Слух у тебя, Тамара, прекрасный.
– Да бросьте вы шутить, Геннадий Федорович.
– Нет, нет, я серьезно. Может, ты еще и на скрипке играешь?
– Если бы я играла на скрипке, Геннадий Федорович, тогда мы с вами играли бы дуэтом – вы на своей флейте, а я на скрипке. Но, к сожалению, мне в детстве медведь на ухо наступил.
– Тамара, хотите я сделаю вам операцию?
– Какую?
– Изменю форму ушей.
– Бросьте, бросьте шутить!
Рычагов стоял у окна и смотрел на то, что происходит у машины «скорой помощи», даже поставил чашку на подоконник, рядом с хрустальной вазой с пышным букетом белых роз.
– Кажется, Тамара, сейчас нам будет работа.
– С чего вы взяли, что нам, Геннадий Федорович?
– Мне так кажется, интуиция подсказывает.
– Значит, точно будет, – ответила Тамара и улыбнулась.
А через пять минут Рычагов мыл руки, еще через десять находился в операционной, а на операционном столе лежал Сергей Дорогин с ножевым ранением и черепно-мозговой травмой.
Кроме Рычагова в операционной присутствовали еще два хирурга. Всех, кого смог, Рычагов «поставил под ружье». Прогноз был неутешительным.
– Я бы не брался на вашем месте, Геннадий Федорович, по-моему, его не спасти, – сказал пожилой хирург, снял очки и стал протирать линзы.
– Думаете, Андрей Андреевич?
– Думаю, да. Он потерял слишком много крови, пульс почти нулевой… В общем, я даже не знаю, что здесь можно сделать.
– Буду оперировать. Кстати, кто это, откуда привезли?
– Лежал в реке, – сказал пожилой хирург. – Сколько он там пролежал неизвестно.
– Буду оперировать, – более настойчиво произнес Геннадий Федорович, – Тамара, готовьте операцию.
– Наша помощь вам нужна?
– Вы все еще считаете, что операция бессмысленна?
– Да.
– Нет, вы не нужны мне сейчас.
– Рискуете, слишком сильно рискуете.
– Я всегда рискую. Кстати, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Анестезиолога сюда, будем оперировать.
Случай был необычным. С подобным букетом травм Рычагову сталкиваться раньше не приходилось. Через несколько минут принесли снимок, и Геннадий Федорович принялся его изучать.
Да, ситуация была безнадежной. Но Рычагову почему-то хотелось рискнуть, он и сам не знал из-за чего. Шанс на то, что этот мужчина выживет, был почти нулевым. Но шанс, хоть и ничтожный, все-таки имелся, один из тысячи, но был. И стоило рискнуть, стоило взяться.