Убийца по прозвищу Англичанин
Шрифт:
Они чокнулись – бокалом для вина на тонкой ножке и фарфоровой чайной чашкой. В этот момент к их столу, задыхаясь, подошел маленький толстяк в розовой рубашке и с такими же розовыми щеками.
– Джюли! – пропел он.
– Привет, Оливер.
– На Дьюк-стрит говорят, ты подцепил целый миллион за своего Вечеллио.
– Где, черт побери, ты это слышал?
– Тут тайн не бывает, любовь моя. Просто скажи мне: это правда или грязная баламутная ложь? – Он повернулся к Габриелю, словно только что заметил его, и протянул мясистую лапу с тисненной золотом визиткой в толстых пальцах. – Оливер Димблби, «Изящные искусства Димблби».
Габриель молча взял карточку.
– Почему
Под столом Габриель положил ногу на палец Ишервуда и нажал.
– Не могу сейчас, любовь моя. Вон то длинноногое существо в кабинке обещало шепнуть мне нечто грязное, если я куплю ей еще один бокал шампанского.
– Возблагодарим Господа! – изрек Ишервуд сквозь стиснутые зубы.
Оливер Димблби поплыл прочь. Габриель перестал жать на ногу Ишервуда.
– Вот чего стоят твои тайны.
– Стервятники, – повторил Ишервуд. – Я сейчас стою на ногах, но стоит мне споткнуться, они снова налетят и будут ждать, когда я сдохну, чтобы обглодать мои косточки.
– Пожалуй, на этот раз тебе надо быть осторожнее с твоими деньгами.
– Боюсь, тут я безнадежен. Собственно говоря…
– О Господи!
– …я еду в Амстердам на будущей неделе, чтобы посмотреть на одну вещь. Эта центральная часть триптиха значится как создание неизвестного художника, но нюх подсказывает мне другое. Я думаю, она, возможно, родилась в мастерской Рожье ван дер Вейдена. Собственно, я, возможно, готов буду поставить на нее немало денег.
– Известно, что работы ван дер Вейдена трудно идентифицировать. Существует всего горсточка работ, которые приписывают ему, а он никогда их не подписывал и не ставил дат.
– Если это из его мастерской, на работе будут его отпечатки. И если существует на свете человек, который может их обнаружить, – это ты.
– Я буду рад посмотреть на это произведение вместе с тобой.
– Ты сейчас над чем-нибудь работаешь?
– Я только что закончил одно полотно Модильяни.
– У меня есть для тебя работа.
– Какого рода?
– Два-три дня назад мне позвонил один адвокат. Сказал, что у его клиента есть картина, которую надо почистить. Сказал, что его клиент хочет, чтобы ты взялся за эту работу, и он хорошо заплатит.
– А как фамилия клиента?
– Он не сказал.
– А что за картина?
– Он тоже не сказал.
– Так как же я буду работать?
– Будешь ездить на виллу и работать над картиной. Владелец оплачивает тебе отель и все расходы.
– А где это?
– В Цюрихе.
В зеленых глазах Габриеля мелькнуло что-то – какой-то образ, воспоминание. Ишервуд поспешно просмотрел содержимое ящиков своей ненадежной памяти. «Я когда-нибудь посылал его в Цюрих к герру Хеллеру?»
– Цюрих почему-либо представляет собой проблему?
– Нет, Цюрих – отличное место. Сколько мне заплатят?
– В два раза больше того, что я тебе только что дал… если ты поедешь немедля.
– Давай адрес.
У Габриеля не было времени вернуться в Корнуолл за своими вещами, поэтому после ленча он отправился по магазинам. На Оксфорд-стрит он купил две смены одежды и небольшую кожаную сумку. Затем он отправился на Грейт-Рассел-стрит и посетил знаменитый магазин для художников «Л. Корнелис-сен-энд-сан». Ангел с соломенными волосами по имени Пенелопа помогла ему собрать дорожную сумку с красками, кистями и растворителями. Она знала Габриеля по псевдониму, и он беззастенчиво флиртовал с ней, говоря с акцентом итальянского эмигранта. Она завернула
Габриель слишком много знал о терроризме и мерах безопасности, чтобы путешествовать самолетом, поэтому он поехал на метро до станции Ватерлоо и там сел в поезд «Евростар», отправлявшийся во второй половине дня в Париж. На Восточном вокзале в Париже он сел в ночной поезд, отправлявшийся в Цюрих, и в девять часов утра уже шел по изящно изогнутой Банхофштрассе.
«Как пристойно Цюрих скрывает свои богатства», – подумал он. Большая часть мировых запасов золота и серебра лежала в банковских сейфах под его ногами, но тут не было уродливых башен с офисами, которые отмечали бы финансовый квартал, как не было и памятников накопительству. Лишь сдержанность, осторожность и обман. Презренная женщина, которая отворачивается, скрывая свой позор. Швейцария.
Он вышел на Парадеплац. На одной стороне площади находилась главная контора «Креди суисс», на другой – «Юнион-банк» Швейцарии. Тишину нарушила стая взлетевших голубей. Он пересек улицу.
Напротив отеля «Савой» была стоянка такси. Он сел в ожидавшую пассажиров машину, предварительно взглянув на ее регистрационный номер и запомнив его. И дал шоферу адрес виллы, постаравшись скрыть приобретенный от матери берлинский акцент.
Переезжая через реку, шофер включил радио. Диктор читал вечерние новости. Габриель с трудом понимал Z"urid"utsch. [1] Он отключился от радио и стал думать о том, что ждало его впереди. Иные люди из мира искусства считали реставрацию скучным занятием, Габриель же воспринимал каждую работу как приключение, которое неизвестно чем кончится, как возможность пройти сквозь зеркало в другое время и место. Такое место, где его способности и трудолюбие – и ничто другое – приведут к успеху или провалу.
1
Цюрихский немецкий (нем.). – Здесь и далее примеч. пер.
Интересно, что его ждет, думал он. То, что владелец полотна обратился именно к нему, означало, что речь идет почти наверняка о Старом мастере. Возможно также, что картина загрязнена и повреждена. Владелец не стал бы беспокоиться и тратиться на то, чтобы привезти его в Цюрих, если бы надо было всего лишь наложить свежий слой лака.
Сколько же времени он тут пробудет? Месяца полтора? Полгода? Трудно сказать. Двух одинаковых реставраций не бывает – многое зависит от состояния картины. На реставрацию Вечеллио Ишервуда ушел год – правда, Габриель устроил себе короткий отпуск в середине работы благодаря Ари Шамрону.
Улица Розенбюльвег была узкая – по ней могли проехать лишь две машины в ряд, и она круто поднималась по склону Цюрихберга. Виллы были старые, большие и стояли тесно. Оштукатуренные стены, черепичные крыши, маленькие заросшие садики. Все, за исключением одной, возле которой шофер остановил такси.
Эта вилла стояла на собственном выступе и в противоположность соседям – на расстоянии от улицы. Высокая металлическая ограда, похожая на тюремную решетку, окружала виллу по периметру. На уровне тротуара была калитка с маленькой камерой наблюдения. За калиткой вверх вели каменные ступени. Затем появилась вилла – унылое серое здание с башенками и высокой галереей на фронтоне.