Убийца поневоле

Маринина Александра

Мысль о собственной вине была непереносимой, и Лиза глушила ее ненавистью к малолетним убийцам. Нет, не она виновата, а они, они, они! Отец должен отомстить. Пусть они умрут…

…Стоя в полутемном подъезде, Лиза всматривалась в двери дома напротив. Уже совсем стемнело, но она была уверена, что Дмитрия сможет узнать даже в кромешной тьме. Что же он так долго не идет? Хорошо бы он пришел не один, а с женщиной. Может быть, хоть в этот раз у Лизы получится то, что она пытается сделать уже давно, но на что у нее не хватает ни сил, ни мужества.

Лишь огромным усилием Лиза могла заставить себя дожидаться очередного четверга, чтобы вместе с Дмитрием окунуться в воспоминания о ТОЙ жизни. Если бы было можно, она приходила бы чаще. Но

в первый же раз, когда она решилась нарушить заведенный порядок и явиться к Диме в неурочное время, она увидела, что вместе с ним из машины вышла женщина и они вдвоем поднялись в его квартиру. Тогда же Лиза впервые испытала вместо ревности чувство безысходности и безмерную усталость.

В другой раз она специально подкараулива-ла Дмитрия, выбрав в качестве поста наблюдения подъезд дома напротив, в надежде, что он снова придет с женщиной, и, может быть, на этот раз ей удастся испытать хоть что-нибудь, что поможет ей перестать приходить к нему по четвергам. Воля Лизы была совершенно подавлена лекарствами, но чутье у нее еще осталось. Дима ее не любит. У него есть другие женщины. Она, Лиза Вакар, ему надоела, ему в тягость ее визиты, ее разговоры, необходимость спать с ней. Он просто жалеет ее. И надо было сделать что-нибудь, что помогло бы ей порвать с Дмитрием, освободить его, оставить наконец в покое. Лиза очень надеялась на ревность и поэтому периодически приходила в этот, уже почти ставший ей родным, подъезд и поджидала Дмитрия. Иногда подолгу. Иногда напрасно. Иногда видела его с женщиной. Но, к своему ужасу, ничего при этом не испытывала. Каждый раз, глядя в спину входящего в дом Дмитрия и его спутницы, она говорила себе: «Сейчас они придут, лягут в постель и будут трахаться. Потом Димка принесет ей кофе. Потом они вместе пойдут в душ. Потом опять будут трахаться. Потом уснут, обнявшись, и проснутся, обнявшись. Боже мой, ну почему же я не бегу с этого проклятого места, рыдая и не разбирая дороги? Почему же я ничего не чувствую? Я все равно приду в четверг, потому что не могу не прийти. Бедный, бедный Димка, как же я тебя измучила!»

Лиза снова посмотрела на часы. Уже двенадцатый час, наверное, дольше стоять тут бесполезно. Димка ночует где-то в другом месте. Надо возвращаться домой.

Дома она тихонько открыла дверь и постаралась проскользнуть к себе в комнату, но из кухни вышел отец. Лиза в который раз подумала, что даже в джинсах и в майке он все равно выглядит как настоящий боевой генерал: рослый, подтянутый, мускулистый, прямой, с военной выправкой, короткой «уставной» стрижкой и каким-то особенным выражением лица. У нее никогда не получалось описать словами это выражение, просто она чувствовала, что оно – особенное, «генеральское».

– Порядок? – коротко спросил отец, окидывая дочь внимательным взглядом. Он никогда не ложился спать до ее прихода, даже если приходилось ждать далеко за полночь. Он очень любил Лизу.

– Жива-здорова, – вымученно улыбнулась она.

– Голодная?

– Нет, поела.

– Какие проблемы?

Генерал Вакар привык пользоваться дома лаконичными фразами. Зачем тратить силы на слова, если слова твои никому не интересны? Елена после гибели сына вдохновенно отдавалась трауру, полностью забросив домашние дела, а дочь… Что ж, нужно уметь смиряться с тем, что родители никогда не бывают интересны своим детям.

– Никаких проблем, папа. Устала. Сейчас приму душ и лягу спать.

– Ладно. Тогда до завтра.

Вакар уже повернулся, чтобы уйти к себе, когда Лиза тронула его за руку.

– Папа, – осторожно окликнула она.

– Да?

– Папа… ты… скоро?

– Как только будет возможность, – сухо ответил генерал. Он делал то, что обязан был сделать, но обсуждать это не желал ни при каких обстоятельствах.

– Папа, пожалуйста, – Лиза вдруг тихо и беспомощно заплакала, – сделай это побыстрее. Я больше не могу. У меня нет больше сил ждать.

– Перестань, – холодно оборвал ее Вакар, хотя

сердце его разрывалось при виде плачущей дочери. – Я сделаю все, что смогу. Больше ничего не обещаю.

Он ушел спать, а Лиза опустилась на пол в прихожей и еще долго тихонько плакала, уткнувшись лицом в колени. Пусть все скорее кончится. Тогда, может быть, мать одумается и снова станет такой, как была раньше. И может быть, ее, Лизу, не будет так сжигать жажда мести, с которой она не может справиться даже лекарствами. И может быть, она перестанет тогда пить таблетки и сможет наконец перестать терзать Диму. Может быть, может быть…

3

Когда чудаковатый Бокр появился у Насти во второй раз, в квартире был Леша, который с ужасом глядел на человечка в длинном пальто и в натянутой до самых бровей шерстяной шапочке, расхаживавшего по комнате в одних носочках. В этот раз, правда, носочки были изумительного цыплячьего цвета.

Вежливо поздоровавшись, Леша быстро ретировался на кухню и принялся готовить ужин, с недоумением прислушиваясь к взрывам странного заливистого хохота вперемежку с повизгиваниями и всхлипами. Ася с утра предупредила, что вечером к ней придет человек, выполняющий ее задание, и Лешка был уверен, что этим человеком непременно будет сотрудник милиции. А как же иначе? Но что сотрудники милиции бывают такими, Алексей Чистяков не мог предположить даже при самом смелом полете фантазии.

Настя с ногами забралась на диван, разложив перед собой цветные снимки и внимательно слушая доклад Бокра.

– За вашей девушкой ходят трое. Вот этот – Сурен Удунян, дважды судимый, первый срок был условный, второй раз ходил в зону. Хитрый, злой, в общем, нехороший. Мне он не понравился.

– Глазки у него симпатичные, – заметила Настя, разглядывая снимки, на которых был запечатлен миловидный армянин с огромными лучистыми глазами.

– Обман, – авторитетно заявил Бокр. – Второй – Игорь Ерохин, несудим, живет один, не женат. Мать проживает отдельно. Средних способностей, но физически хорошо развит. Ездит на ярко-красной «Ауди». Третий – самый забавный. Виктор Костыря.

– Чем же это он вас так рассмешил? – поинтересовалась Настя, беря фотографию ничем не примечательного парня лет двадцати семи с большими залысинами и длинными висячими усами а-ля «Песняры».

– А у него речь интересная. Я у него подслушал массу забавных выражений. Например, Ерохин на него прикрикнул, а он спокойненько так отвечает: «Не ори – пломбы выпадут». Каково, а?

И Бокр залился своим потрясающим попугайским смехом.

– Короче, мы около них потолкались и вот что выяснили. Все они – челноки. Постоянно ездят в Турцию и Грецию за шмотками. У них есть свои продавцы, которым челноки сдают товар оптом. Сами они за прилавком не стоят. Их дело – ездить. Ну и контролируют, конечно, чтобы продавцы их не обманывали. Например, продавец говорит им, что шубы из нутрии идут плохо, максимум за тысячу долларов, если дороже – то народ не берет, поэтому у челноков они эти шубы скупают по семьсот. Потом челнок приходит на рынок и видит, что на шубе ценник висит, а на нем указано полторы тысячи, и шубу эту покупают. Значит, непорядок.

– Чем еще они занимаются?

– Конъюнктуру изучают. Что пользуется спросом, какие цвета, размеры, модели, почем готовы платить, чтобы не зависеть полностью от того, что им продавцы напоют. В общем, вся их деятельность крутится вокруг торговли.

– За Дашей ходят только эти трое?

– За три дня мы видели только их.

– А за ее кавалером кто-нибудь смотрит?

– Нет, кавалер чист, как душа младенца. Кстати, они и за девочкой ходят не постоянно. Например, проводят ее утром на работу и уезжают, а потом появляются часа через два-три, еще какое-то время постоят около магазина, потом снова уезжают. Но к концу дня – как штык, и водят ее уже до самого конца, пока она спать не ляжет. Вот такая эпидерсия, Анастасия Павловна.