Убийца пришёл первым
Шрифт:
— Да ни на что он не намекал, — устало вздохнула Линда. — Самый обычный разговор был — о нас, о наших отношениях… да будто сама не знаешь, о чём в таких случаях говорят. Он обычно со мной был… ну… как-то холоден, что ли, а тут вдруг сам предложил зайти к нему. Я и растаяла, да ещё перебрала слегка… Чушь, наверное, несла такую, что страшно слушать было.
— Все влюблённые одинаковы! — махнула рукой Джоанна. — Но ты всё-таки подумай, подружка, вдруг он сказал что-то такое… ну, на что ты тогда не обратила внимания, а на самом деле это было важно. Понимаешь?
— Всё я понимаю… — Линда сокрушённо покачала головой. — Но особенного
— Действительно, угости-ка нас стаканчиком! — тут же оживилась американка, соскользнув со стола на стул. — После таких душещипательных бесед никогда не помешает расслабиться…
— В заначке только коньяк, — я извлёк из шкафа початую бутылку и две рюмки. — Вы тут расслабляйтесь, девочки, а я пойду всё же поговорю с Лали. И… Линда, извини меня за ужасное поведение моей жены, я надеюсь, она сама скоро поймёт, каких глупостей наговорила.
— Не стоит, Себастьен, — мягко произнесла австралийка. — Ни в чём ни ты, ни она не виноваты, просто у всех нервы на пределе… В конце-то концов, я и вправду кривила душой, когда пыталась убедить вас, что у меня с Оливье никогда ничего не было.
— Линда, ты прелесть, — серьёзно сказал я и торопливо вышел из кухни, потому что почувствовал вдруг — ещё немного, и мне захочется её поцеловать, невзирая на присутствие Джоанны.
Чёрт возьми, пожалуй, она единственная в нашей компании, кто способен прощать вот так вот сразу и безоглядно, не держа никаких обид и зла в сердце! Какой она была в дни нашей юности, такой и осталась, несмотря на успешную карьеру фотомодели; и характер у неё нисколько не испортился… Бог мой, ужаснулся я, неужели моя ностальгия по Линде переходит в стадию острого рецидива?!
Ладно, не будем делать никаких глупостей. Я женат на Лали, и женат уже почти пять лет; за всё это время я ни разу не пожалел о своём решении. А всё, что происходит последние двенадцать часов — это как дурной сон, который со временем обязательно забудется. И сегодняшние безобразные выходки Лали — всего лишь проявление её характера, горячего и вспыльчивого, но отходчивого. Джоанна права — не каждый день у тебя под боком убивают друзей.
С такими мыслями я переступил порог нашей комнаты, намереваясь начистоту поговорить с Лали. Моя жёнушка уже успела переодеться в свой любимый розовый халат и валялась сейчас на постели, уткнувшись в какую-то книжку; на моё появление она никак не отреагировала.
— Послушай, Лали, — со вздохом начал я, присаживаясь рядом, — тебе не кажется, что нам есть о чём поговорить?
— Я читаю, — холодно отозвалась она и демонстративно перевернула страницу, явно не одолев её до конца. — Не мешай, пожалуйста.
— Перестань дурить, дорогая, — я решительно отобрал у неё книгу. — Все мы немного взвинчены, но это не даёт тебе права оскорблять всех подряд своими беспочвенными подозрениями.
— Немного взвинчены?! — неожиданно рявкнула Лали прямо мне в лицо и трагически воздела руки к потолку. — Немного взвинчены!.. Чёрт возьми, да это самое отвратительное Рождество в моей жизни! Сперва ты притащил сюда этого ублюдка Кристиана, затем кто-то укокошил Оливье, и в довершение ко всему у вас с Линдой появляются какие-то секреты! Правда, неплохо? Ещё немного, и я начну думать, что всё специально подстроено!
От
— Господи, Лали, но ты же сама была в восторге от идеи собраться всем вместе на Рождество! Или ты забыла?
— Ничего я не забыла! — продолжала бушевать она. — Ты думаешь, я могла тогда знать, во что всё это выльется? На кой чёрт сдалось мне такое счастье, скажи, пожалуйста?! Да если бы я могла хоть на минуту предположить, что у нас в доме убьют человека, я бы сама укатила на Рождество к себе в Бразилию, лишь бы быть подальше от всего этого!..
Нет, это бесполезно, отрешённо подумал я. Когда Лали в таком состоянии, её не переспоришь, а у меня сейчас совсем нет сил, чтобы состязаться с ней в громкости. Я устало опрокинулся на постель, закинув руки за голову, и уставился в потолок, молча ожидая, пока моя жена выпустит пар. И, когда она наконец немного угомонилась и плюхнулась на кровать рядом со мной, я медленно произнёс:
— Лали, любимая, я очень хорошо понимаю, каково тебе сейчас. Наверное, я действительно был неправ, когда пригласил Кристиана, а в смерти Оливье не виноват никто, кроме убийцы. Что же касается Линды, то я хочу, чтобы ты осознала одно и запомнила это на всю жизнь — с ней у меня ничего нет и никогда не будет.
— И никогда не было, — ядовито, но уже вполне спокойно поддела меня Лали.
— Нет, было. И ты сама это знаешь. Но я выбрал тебя и, поверь мне, нисколько в этом не раскаиваюсь. Я знаю, что на самом деле ты славная и добрая, и мне очень больно видеть, как ты изводишь и себя, и окружающих своими нелепыми подозрениями… И я очень прошу тебя, давай закроем эту тему — раз и навсегда.
Лали хмуро молчала, подперев голову рукой, и смотрела мимо меня куда-то в угол комнаты. Наконец, она негромко позвала:
— Себастьен…
— Да, дорогая?
— Извини меня, пожалуйста.
Облегчённо вздохнув, я обнял свою присмиревшую Лали, а она уткнулась лицом мне в плечо и еле слышно прошептала:
— На самом деле я до сих пор жутко боюсь тебя потерять… А тут ещё убийство это проклятое… Я совсем распсиховалась, правда?
— Всё будет хорошо, — я с нежностью провёл рукой по её чёрным, как смоль, волосам. — Не бери в голову, милая. И, кстати, знаешь…
Я уже хотел было рассказать ей о признании Линды, но в последний момент осёкся, решив, что незачем пока Лали это знать. И не потому, что не доверял ей; просто болтливость моей ненаглядной превосходила все допустимые пределы, а мне хотелось, чтобы об этом по-прежнему знали только три человека — Линда, Джоанна и я. И пускай убийца, кто бы он ни был, продолжает думать, что он единственный, побывавший у Оливье в эту злополучную ночь.
— Что я знаю? — приподняла голову Лали и с подозрением взглянула на меня, но в ответ я лишь рассмеялся:
— Ничего. Ничего, только то, что я безумно люблю тебя. И это всё, что тебе нужно знать…
Именно в этот момент нашу идиллию прервал осторожный стук в дверь и чей-то приглушённый голос:
— Эй, Себ, ты здесь? Можно тебя на минуточку?
Недовольно заворчав, я мягко отстранил Лали и побрёл к двери, за которой, как выяснилось, томился Жозе, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. Судя по всему, он ожидал застать здесь бурную семейную сцену, потому что при виде умиротворённой Лали, безмятежно раскинувшейся на постели, лицо его вытянулось, а рот удивлённо приоткрылся.