Убийца прячется во мне
Шрифт:
— Мы не в Америке, уважаемая. Когда я берусь за расследование, я должен знать все обстоятельства моего нанимателя. И тут уже не проходят объяснения типа «это к делу не относится», поверьте.
— Но это действительно к делу не относится. Да и какая вам, собственно, разница? В конце концов, кто деньги платит, тот и музыку заказывает.
— Не скажите, Эльза, не скажите. Не все измеряется деньгами, по крайней мере, для меня. Я, видите ли, не люблю, когда меня используют втемную, и очень не люблю иметь дело с людьми, мотивов которых не понимаю.
— Извините, Иван Макарович, но это странно, мне ваша позиция
— А тут и понимать ничего не нужно. Если вы считаете себя вправе придерживаться определенного стиля поведения, то почему отказываете мне в том же? К тому же я человек старый, как вы совершенно верно подметили, а значит, консервативный, мне меняться поздно, да и необходимости, откровенно говоря, не вижу.
— Понимаете… вы не подумайте, по делу об убийстве я ничего не скрою, все, что знаю, расскажу. А почему спешка?.. Это очень деликатный момент, и мне бы не хотелось…
Я с интересом наблюдал за диалогом. Особенно забавно было видеть, как наша прямолинейная, прямо-таки железная валькирия вдруг занервничала, покраснела, стала мямлить, жевать слова, как обыкновенная женщина, смущающаяся оттого, что ее принуждают рассказать о себе что-то непристойное.
— Ну, ну, голубушка, не стоит так переживать, на мне свет клином не сошелся. Вы без труда отыщете массу частных детективов, которые не станут задавать неудобных вопросов. Да каждый второй не станет, если не каждый первый, особенно, если надбавку за срочность посулить. И толковые ребята среди них попадаются, любой с радостью на вас поработает.
— Мне не нужен любой, мне нужен лучший.
— Спасибо на добром слове, но это ничего не меняет. Никогда не знаешь заранее, какая информация пригодится в расследовании. Бывает, то, что кажется важным, отправляется в итоге «в корзину», а ненужный поначалу пустяк, зряшная безделица, вдруг ложится в общую картину как недостающий кусочек в пазл. Так бывает, поверьте, вот и Сергей Юрьевич не даст соврать. Буквально на днях мы одно дело завершили, так там клиентка тоже все никак о своих личных обстоятельствах говорить не желала. Слезу пускала, глазки закатывала, охала-ахала. А в результате сведения, которые я из нее вытащил чуть ли не клещами, сыграли ключевую роль в расследовании.
Иван Макарович заметно расслабился. Он не уступит, конечно, не тот характер, но относиться к клиентке стал гораздо лучше, когда увидел, что обычные человеческие слабости ей не чужды. Да и высокая оценка свою роль сыграла. Доброе слово, как известно, и кошке приятно, тем более профессор, как я успел убедиться, на тонкую лесть совсем не обижался. Эльза Францевна тем временем задумалась. Думала минут пять, а мы не торопили, дело, видимо, деликатное. Наконец она приняла решение.
— Хорошо, я вам все расскажу. Не хотела раньше времени, но придется, тем более вы не из нашей научной среды. Но рассказывать буду подробно.
— Ничего страшного. Я вас внимательно слушаю.
— Ладно. Наша семья чисто немецкая. Мои родители — советские немцы, но из старых, их предки еще при Екатерине в Россию перебрались. Мама умерла рано, я ее почти не помню, отец растил меня один. Ну, понятно, с помощью нянечек, он всегда был человеком обеспеченным, мог себе позволить прислугу. И он не только не женился второй раз, но даже ни разу женщину в дом не привел, за что я ему очень благодарна, характер у меня с детства был твердый, упрямый, мачеху или тем более любовницу я бы не приняла ни под каким видом.
Хотя какие-то связи, как я теперь понимаю, у него наверняка были. Отец иногда пропадал на два-три дня, его работа была связана с частыми командировками, к чему я с детства привыкла. Но теперь думаю, что в некоторые «командировки» он уезжал не один. И еще было у отца хобби, совершенно не типичное для людей его круга, сплав по горным рекам. Вот в одной из экспедиций он и познакомился с Варварой Петровной, матерью Леонида. Она тоже была родительницей-одиночкой. Ну, а когда я школу заканчивала, они решили пожениться. Видимо, отец счел меня уже достаточно взрослой, готовой принять его решение без возражений.
— И вы не возражали?
— Прямо — нет, хотя в душе считала затею с женитьбой глупостью, ну, какая свадьба в их годы? Разве нельзя так встречаться? И не сказать, чтобы я плохо относилась к будущей мачехе, вовсе нет. Варвара оказалась приятной теткой, ничего плохого мне не делала. Она начала у нас бывать еще до свадьбы, например, когда они с отцом к очередной экспедиции готовились, так что я имела возможность познакомиться. И повторяю, ничего плохого о ней сказать не могу при всем желании, ни тогда, ни сейчас. Охотницей за богатым мужем ее тоже не назовешь, Варвара совсем не бедствовала. Экономист по образованию, в новое время она устроилась аудитором в крупной международной фирме и очень прилично зарабатывала. Во всяком случае, сына совершенно избаловала, Леня у нее ни в чем не знал отказа. Он был меня пятью годами старше, но ровно настолько же моложе характером, если вы понимаете, что я имею в виду.
Так что каких-то осознанных возражений против второго брака отца я выдвинуть не могла, он и так слишком долго холостяковал, больше десяти лет. Думаю, мое неприятие вызывала мысль о том, что в наше жизненное пространство вторгнутся посторонние люди. И хотя мы жили в просторной трехкомнатной квартире, размер в данном случае значения не имеет. Без разницы, каков размер вашего жилища, двадцать пять квадратных метров или двести пятьдесят, — это ваше личное пространство, и появление в нем постороннего человека неизбежно привносит определенные неудобства. Моя нынешняя квартирка совсем крохотная, но мне вполне комфортно, потому что я там одна.
Однако старшее поколение, будучи людьми взрослыми и опытными, видимо, о том же подумало. Отец с Варварой решили, что самым правильным в сложившейся ситуации будет построить новое совместное жилье. Тут уж у меня и последние возражения исчезли. В результате мы поселились в четырехкомнатной квартире в центре, обставленной по последнему слову техники. Вскоре после регистрации брака Варвара меня удочерила, а отец усыновил Леонида. Но я так и не смогла называть Варвару мамой, звала тетей Варей, а вот Леня сразу стал звать отца папой и даже его фамилию взял. Его-то собственная была Капусткин, он и решил, что Штерн [7] звучит лучше. Правда, на мой взгляд, в сочетании с отчеством Федотович получилось смешно, но его устраивало.
7
В переводе с немецкого «штерн» означает «звезда».