Убийца внутри меня
Шрифт:
— Я прочту…
— Письмо адресовано ему, — сказал Джефф. — Отдайте.
— Отлично, — пожал плечами Говард и бросил мне письмо.
Я знал, что он заранее спланировал этот спектакль. Он хотел, чтобы я читал письмо, пока он будет сидеть рядом и наблюдать.
Я устремил взгляд на листок:
«Дорогой Лу, теперь тебе известно, почему я настояла на том, чтобы остановиться здесь и почему я ненадолго ушла из-за стола. Для того чтобы дать тебе возможность прочитать то, что я почему-то не могу сказать тебе в глаза. Пожалуйста, дорогой, прошу тебя, читай очень внимательно. Я предоставлю тебе массу времени. И если мое письмо покажется тебе путаным и бессвязным, прошу
Все дело в том, что я очень сильно тебя люблю, и поэтому мне немного страшно и тревожно.
Дорогой, мне очень хотелось бы рассказать, как счастлива я была в течение последних недель. Мне очень хочется быть уверенной в том, что ты тоже был хоть немножечко счастлив. Самую капельку. Иногда у меня возникает безумное и замечательное ощущение, будто ты испытал такое же счастье, как я (хотя не понимаю, как это могло быть!), а иногда я говорю себе… О Лу, я не знаю!
Наверное, проблема в том, что все случилось очень быстро. Мы встречались много лет, и ты, как мне кажется, становился все более безразличным ко мне. Мне казалось, что ты отдаляешься от меня и получаешь удовольствие от того, что я бегаю за тобой. (Мне это казалось, Лу, я не говорю, что так было на самом деле.) Дорогой, я не пытаюсь найти себе оправдание. Я просто хочу объяснить, заверить тебя в том, что я больше не буду так себя вести. Я больше не буду резкой, требовательной, сварливой… Конечно, я не смогу измениться в одно мгновение (о дорогой, я очень этого хочу, я буду следить за собой и постараюсь измениться как можно быстрее), но если ты, Лу, будешь любить меня или хотя бы притворяться, будто любишь меня, я уверена…
Ты понимаешь, что я чувствую? Хоть немного, а? Ты понимаешь, почему я была такой и почему я такой больше не буду? Все всегда знали, что я принадлежу тебе. Ну, почти все. Мне этого хотелось, потому что мысль о ком-то другом для меня была невыносима. Я не смогла бы быть ни с кем, даже если бы пожелала. Я принадлежала тебе. И всегда принадлежала бы, если бы ты вдруг бросил меня. И мне казалось, Лу, что ты ускользаешь все дальше и дальше, что ты владеешь мною и не позволяешь себе принадлежать мне. Ты оставлял меня ни с чем (так казалось, дорогой, так казалось) и получал удовольствие, видя, как я беспомощна. Ты избегал меня. Заставлял бегать за тобой. Заставлял задавать вопросы и упрашивать тебя, а потом удивлялся и делал вид, будто ничего не понимаешь и… Прости меня, дорогой, я не хочу снова упрекать тебя. Я лишь хочу, чтобы ты понял.
Лу, я хочу спросить тебя еще кое о чем. Только прошу тебя, умоляю, пожалуйста, не пойми превратно. Ты — о дорогой, не надо — боишься меня? Ты считаешь себя обязанным быть ласковым со мной? Я больше ничего не скажу, но тебе не хуже меня известно, что я имею в виду. И ты поймешь…
Я надеюсь на то, что ошибаюсь. Я действительно надеюсь. Но я боюсь — у тебя проблемы? Что-то гложет тебя? Я не хочу приставать к тебе с вопросами, но знай: что бы там ни было, Лу, даже если это то, что я… что бы то ни было, я на твоей стороне. Я люблю тебя (тебе не надоело, что я постоянно это повторяю?) и знаю тебя. Я знаю, что ты никогда сознательно не сделал бы ничего плохого. Ты на это не способен. Я очень сильно люблю тебя и… позволь мне помочь тебе, дорогой. Все, что нужно, любая помощь. Даже если нам придется расстаться ненадолго или надолго — дай мне помочь тебе. Потому что я буду ждать тебя — сколько бы ни потребовалось, — только вряд ли это будет так долго, возможно, это будет зависеть от… все будет в порядке, Лу, потому что сознательно ты не можешь совершить ничего плохого. Я это знаю, и все это знают, и все будет хорошо. Мы будем вместе, ты и
Я попросила тебя не бояться меня, но мне известно, что ты чувствовал, что ты обычно испытывал, и мне известно, что просить тебя о чем-то или говорить тебе о чем-то — недостаточно. Поэтому я настояла, чтобы мы остановились здесь, на автобусной станции. Поэтому я даю тебе так много времени. Чтобы доказать тебе, что бояться не надо.
Надеюсь, когда я вернусь, ты все еще будешь сидеть за столом. Но если не будешь, дорогой, если почувствуешь, что не можешь… оставь мои вещи у входной двери. У меня есть деньги, я смогу найти работу в каком-нибудь городе и… Сделай так, Лу. Если чувствуешь, что так надо. Я пойму, и все будет хорошо, честное слово, Лу…
О дорогой, дорогой, дорогой, как же сильно я тебя люблю! Я всегда любила тебя и буду любить, что бы ни случилось. Всегда, дорогой. Всегда-всегда. До конца дней.
Навеки твоя,
Эми.»
21
Гм… Ну и?
Что ты собираешься делать? Что ты собираешься говорить?
Что ты намереваешься говорить, когда тонешь в собственном дерьме, а они пинают тебя и топят, стоит тебе вынырнуть; когда тебе хочется кричать так, как не кричат даже в аду; когда ты — на дне ямы, а весь остальной мир — на поверхности, у него одно лицо без глаз и ушей, и, несмотря на это, он наблюдает за тобой и слушает…
Что ты собираешься делать и говорить? Что ж, напарник, все просто. Так же просто, как прибить свои яйца к пню, а потом повалиться назад. Трави меня, напарник, загоняй в угол, потому что так проще.
Ты скажешь, что они не имеют права подозревать хорошего человека. Ты скажешь, что победитель всегда остается, а проигравший всегда уходит. Ты будешь улыбаться, дружище, ты продемонстрируешь им свою старую боевую улыбку. А после этого ты выберешься отсюда и покажешь им, где раки зимуют… ты будешь бороться!
Ура.
Я сложил письмо и бросил его Говарду.
— До чего же болтливая девчонка, — проговорил я. — Отличная девчонка, но жутко трепливая. Такое впечатление, что она написала здесь все, что не смогла высказать вслух.
Говард сглотнул.
— И… и это все, что вы хотите сказать?
Я закурил сигару и сделал вид, будто не расслышал его. Кресло под Джеффом Пламмером скрипнуло.
— Мне очень нравилась мисс Стентон, — вдруг заговорил он. — Все четверо моих детей учились у нее в школе, и она была добра с ними, как будто у них отец — нефтяной магнат.
— Да, сэр, — согласился я. — Она действительно вкладывала душу в свою работу.
Я затянулся и выпустил дым. Кресло под Джеффом опять скрипнуло, на этот раз громче. Говард буквально испепелял меня своим полным ненависти взглядом. И сглатывал, как будто его тошнит.
— Вам, ребята, не терпится уйти? — спросил я. — Я, конечно, ценю то, что вы заглянули ко мне в такое время, но мне бы не хотелось отрывать вас от важных дел.
— Ты… т-ты!
— Говард, вы начали заикаться? Надо бы потренироваться с камешками во рту. Или с осколком шрапнели.
— Ах ты, грязный сукин сын! Ты…
— Не обзывайте меня, — сказал я.
— Да, — подтвердил Джефф, — не обзывайте. Нельзя говорить плохо о чьей-либо матери.
— К черту этот бред! Он… ты… — он погрозил мне кулаком, — ты убил эту девушку. Она сама об этом говорит.
Я рассмеялся.
— Она написала об этом после того, как я убил ее, а? Ловко.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Она догадывалась, что ты собираешься убить ее…
— И все равно намеревалась выйти за меня, да?