Убийцы кораблей
Шрифт:
Когда летчики прибывали в Чивенор, они уже умели летать. Пилоты не только по праву носили свои крылышки, но и умели обращаться с двухмоторными машинами. Штурманы и стрелки—радисты получили крылышки не так давно. Большая часть стрелков—радистов на самом деле только что закончила училище стрелков, где к мундиру прикалывали только одно крыло.
Отбор уже шел, и через сито проскакивали только самые лучшие. Они преодолевали барьеры различных медкомиссий, экзаменов, тестов и учений. На каждом барьере происходил отсев, и те, кто прошел финальный курс, с гордостью носили свои крылышки. Бесконечный процесс отбора возобновлялся, когда летчики получали назначения в различные Командования. Это был довольно запутанный процесс. Иногда определенному Командованию требовалась специальность, которую училища не давали. Но в любом случае учитывались естественные способности и личные качества летчиков. Экипажам Берегового Командования
Эти люди, закончившие разные летные школы, прибывали в Чивенор накануне начала нового учебного цикла и знакомились друг с другом в поезде перед конечной станцией.
— Направляешься в Чивенор, я полагаю?
— Да!
Пилоты не слишком беспокоились о подборе экипажа. Большинство из них вообще об этом не думало. Так или иначе, но за 2 месяца они подберут себе людей. Летали они довольно посредственно и потому не страдали комплексом превосходства. Они просто не рисковали кого—либо звать в состав своего экипажа. Большинство из них понимало, что очень многое будет зависеть от хорошего штурмана. Штурманы легко сходились с пилотами, завязывались дружеские отношения. И таким образом открывалась возможность какой—то внешней силе связать двух человек вместе.
Часто эта внешняя сила принимала обличье стрелка—радиста. Эти люди, как правило, имели более низкий образовательный и интеллектуальный уровень, чем пилоты и штурманы. Им не хватало образования или просто способности усвоить то, что делало летчика пилотом или штурманом. Некоторые из них было просто слишком старыми, чтобы учиться на пилота. Другие отчаянно пытались заслужить заветное звание, но по каким—то причинам проваливались. А кто—то предпочитал ускоренные курсы стрелков—радистов долгому обучению на пилотских курсах. Такие боялись, что война закончится, прежде чем они успеют навоеваться. Но в целом роль стрелка—радиста была превосходной возможностью полетать для человека, обделенного некоторыми талантами.
Хотя стрелок и вверял свою жизнь другим и часто играл подчиненную роль, он тоже нес свою долю ответственности. Он хотел поступить в летчики и рвался летать. Его привлекало очарование полета, а крылышки КВВС казались магическим амулетом. Когда стрелок их получал, то возносился на неслыханную высоту. Конечно, он получал только одно крыло. Но лучше одно, чем вообще ничего. По крайней мере, кое—кто думает именно так.
Его не удерживали рассказы о множестве погибших стрелков. Он в них не верил. Часто стрелки приходили с самого дна больших городов. И они хотели остаться в живых. Достаточно быстро они понимали, что такое хороший самолет и что такое плохой самолет, хороший пилот и плохой пилот.
Поэтому не пилот подбирал себе штурмана, а потом искал пару подходящих стрелков, а стрелки подбирали себе экипаж. Более общительные, чем пилоты или штурмана, они уже были связаны тесными узами. Попадая в летную школу, стрелки запросто могли предложить действовать вместе. Такие люди часто учились в одной группе, показывали одинаковые результаты, испытывали общие радости и страхи в течение всего срока службы. Теперь им оставалось только подобрать себе водителя.
Они превосходно знали, чего хотят. Большинство из них желали надежности. Им совсем не требовались яркие личности. Часто отвага означала печальное завершение вылета. И стрелки искали надежности и полнейшей самоуверенности. Менее дисциплинированные искали безответственности. Но разница в характерах могла принимать гротескные формы, что часто означало гармонию темпераментов. И всегда они бессознательно искали человека, отмеченного божественной искрой бессмертия. Это были люди, которых смерть избегала. Они хотели найти человека, которому можно доверить свою жизнь, и в то же время он должен быть таким, за которого не жалко умереть.
Таким образом пилоты и штурманы, сами того не сознавая, становились частью экипажа. Пилот, вне зависимости от его возраста, становился признанным лидером. Это резко поднимало его дух. Если требуется лидер, человек становится им.
Ответственность, которую несли пилоты, делала их экстравертами. Они могли испытывать страшное напряжение, но показать это не могли. Самая ничтожная неуверенность пилота немедленно передавалась экипажу. Нервный пилот превращал в неврастеников весь экипаж.
Все летчики были готовы исполнить свой долг. Но желание заполучить награду обычно пробуждал в своем экипаже пилот. Все они мечтали носить пурпурно—белую ленточку под своими крылышками. Некоторые даже предусмотрительно оставляли место для нее. Однако мало кто сожалел, если нудный полет завершался впустую или пилот поворачивал назад.
В результате, хотя все члены экипажа делили опасность поровну, никто не завидовал тому, что пилоты получали большую часть лавров.
Так складывались отношения внутри экипажей, когда люди находились в Чиневоре. там проходили ежедневные лекции в классах, штурманские учения, работа на ключе, в воздухе и на земле. Пилоты осваивали «Бофорты». Потом экипаж совершал первый совместный полет. Полеты над сушей, дневные и ночные полеты. Все время они узнавали что—то новое о своей работе, друг о друге, о самих себе. Но «Бофорт» всегда был трудным в управлении самолетом. Пилотам и штурманам не хватало опыта, и полеты были опасным занятием. Потери в учебной эскадрилье в Чине—воре летом 1941 года часто оказывались выше, чем в действующей эскадрилье первой линии.
Это было то слово, которое завершало любой разговор и было конечной целью всех летчиков: эскадрилья. Это было магическое слово. Попав туда, они становились настоящими летчиками и избавлялись от нудных тренировок. Никто не боялся боевых вылетов. По крайней мере, на этой стадии. Все опасности и трудности в эскадрилье разрешатся сами собой.
После окончания школы в Чиневоре экипажи отправлялись в Абботсинч, где они в первый раз знакомились с техникой торпедометания.
Прежде всего они изучали механизмы самой торпеды. Это был самоходный снаряд, который приводился в движение мотором, вращавшим 2 винта в хвостовой части торпеды. Эти винты вращались в противоположные стороны, удерживая торпеду на курсе. Направление движения задавалось горизонтальными и вертикальными рулями, которые были связаны с прибором глубины и гироскопом. Торпеда имела 6 главных отсеков. Первой шла боеголовка, которая содержала взрывчатку. Взрыватель мог быть контактным или системы дуплекс. Чаще всего использовался контактный взрыватель. Однако он срабатывал немедленно при ударе о любой объект и мог взорваться даже при ударе о воду. Торпеда должна была пройти некоторое расстояние в воде, прежде чем взрыватель ставился на боевой взвод. После этого он срабатывал при ударе торпеды о цель, если их относительная скорость была больше 6 узлов, а также если угол между торпедой и целью был больше 11 градусов. Другим типом взрывателя был дуплекс, который потенциально был более опасен, так как взрывал торпеду под днищем корабля.
Далее шел воздушный резервуар, в котором хранился сжатый воздух, приводивший в движение мотор. Позади него имелась гидростатическая камера. В ней был установлен прибор, который поднимал торпеду на заранее установленную глубину после первоначального нырка. Он же удерживал торпеду на этой глубине, которая выбиралась в зависимости от осадки атакованного корабля. В этой же камере имелся бачок с топливом для мотора.
Двигатель торпеды был полудизельного типа с переменной установкой скорости. Как правило, торпеду устанавливали на 40 узлов. Мотор позволял ей сохранить эту скорость примерно 2000 ярдов, после чего торпеда останавливалась и тонула, если она не попадала в цель. За моторным отсеком находилась камера плавучести. Она поддерживала хвост торпеды, так же как воздушный резервуар — ее головную часть. В этой камере устанавливался гироскоп, который направлял движение торпеды, иначе момент вращения валов и винтов увел бы ее неизвестно куда. И наконец — хвост. При подвешивании к самолету торпеда получала деревянное приспособление, названное воздушным рулем. Его устанавливали на хвосте, чтобы он удерживал торпеду горизонтально во время полета до попадания в воду. Там он отделялся от торпеды.
В Абботсинче краткое объяснение механики торпеды сменял курс лекций и демонстраций сброса торпед. Здесь самыми важными факторами были скорость и высота. От них зависело, войдет ли торпеда в воду или срикошетирует от поверхности, если ее сбросят слишком низко или на слишком большой скорости. Она также может просто пойти на дно, если ее сбросят с большой высоты или на малой скорости. Требовался верный прицел, для чего перед сбросом торпеды самолет должен был лететь по идеальной прямой.
Если торпеда входила в воду неправильно, она принималась вилять или уходила в сторону. Но даже правильно сброшенная торпеда сразу после входа в воду некоторое время виляла по глубине. Обычно за это время торпеда проходила около 300 ярдов. Этот отрезок назывался расстоянием установки, за это время взрыватель должен был встать на боевой взвод. Сюда также следовало добавить расстояние между точкой сброса торпеды и точкой ее входа в воду. В результате дистанция сброса торпеды не могла быть менее 500 ярдов. Именно подобные трудности испытывал Кэмпбелл при атаке «Гнейзенау».